Когда я был школьником, телевизоров почти ни у кого не было, поэтому подавляющее большинство болельщиков следило за футбольными, хоккейными и даже шахматными матчами по радио. Из всех окон слышалось: «Заканчивается семнадцатая минута матча, Иванов по правому краю передает Петрову, Петров — Сидорову, и вот с мячом Олег Блохин — удар — Г-О-О-О-Л!!!» Было слышно, как «зрители» кричат у себя на кухне, поддерживая своих и ругая соперников. Отсутствие зрительных впечатлений им совершенно не мешало. То же самое и с искусством. Никто из нас не видел картин Зевксиса и Апеллеса или скульптур Поликлета, но по рассказам комментаторов мы знаем, что это были великие художники. Половина коллекции Эрмитажа была закуплена Екатериной II по словесным описаниям — и ничего, нормально получилось. Вообще, идея, что произведения искусства надо непременно увидеть, довольно новая — до этого сотни лет мы довольствовались гравюрами и рассказами очевидцев. Поэтому я не вижу в невозможности ходить на выставки или лично присутствовать на перформансах ничего страшного — искусство просто возвращается к традиционному способу существования. Мы даже в лучшем положении, чем наши предшественники, — у нас в дополнение к текстам есть невнятные картинки на мониторах. В ситуации карантина есть и хорошая сторона — кажется, у нас появилось больше времени, чтобы подумать, зачем мы занимаемся искусством и кому оно нужно. Это всегда хорошо. Надеюсь, мы будем об этом думать и в следующем году.

Во время карантина художественная жизнь, как и все мы, замедлилась — и в искусстве появился уже было безнадежно утерянный потенциал для интровертного вектора. Я была достаточно замкнутым ребенком и, мечтая о профессии художника, безусловно представляла уединенную жизнь в мастерской. Когда я выросла, оказалось, что мир и искусство перевернулись с ног на голову — и это занятие теперь требовало совершенно противоположной психофизической предрасположенности человека. Я не про то, что ставший романтически-комическим образ художника-одиночки если не в берете, то во фланелевой рубашке в клетку и вельветовых штанах вернется — ведь мы вовсе не встали вновь на ноги из-за нового опыта, а скорее потеряли почву под ногами. Очевидно, что невзирая на все жизненные трагедии и трудности, такое турбулентное состояние вещей всегда давало сильный толчок новому в искусстве. Мы сами пока что не осознаем, насколько за этот год изменились мы и мир вокруг. Но уже совсем скоро мы узнаем, какую форму новое искусство придаст странному времени, в котором мы оказались.

Понятно, что в 2020 году изменилось примерно все. У меня, например, накрылось 100% проектов по всему миру, поэтому я заперся у себя в мастерской — и думаю, что огромное количество художников поступило так же, что должно было способствовать, на мой взгляд, внутреннему углублению, содержательности, сосредоточенности. Возможно, в отсутствии суеты, открытий, биеннале, фуршетов и всего прочего людям в голову придут какие-то новые идеи. Если говорить о российской ситуации, то во время пандемии началась бешеная активность в онлайне и не только: например, оказались очень успешными аукционы, которые проводит Володя Овчаренко. Вдруг на поверхность вылезло некоторое количество коллекционеров, о которых никто не подозревал, стала активно продаваться графика. Мне кажется, художники нашли какой-то способ выживания в этом экстриме. С точки зрения содержательного влияния, от искусства не приходится ждать, что оно утром в газете — вечером в куплете. Искусство не реагирует на ситуации, оно скорее реагирует на будущее. Уже из работ 2019 года можно было почувствовать какую-то приближающуюся угрозу. Как мы помним, Венецианская биеннале прошлого года называлась «Чтоб ты жил в интересные времена» — сегодня этот слоган звучит как проклятье. С другой стороны, искусство любит апокалиптические прогнозы — и когда-нибудь они сбываются, так что ничего удивительного в этом тоже нет.

Я верю в человеческий разум, хотя это идиотизм — верить в него. В 2021-м в течение полугода пройдет всеобщая вакцинация и будем считать, что к концу года мир начнет приходит в себя и опять начнется вся эта прежняя суета. У людей же плохая память, все опять вернется на круги своя. Но очевидно, что мир развивается с такой бешеной скоростью, что мы не успеваем адаптироваться. Мы переживаем революцию, которую человечество не переживало на протяжении всей своей истории — катаклизмы всегда заставляют обновляться эту чудесную планету.

Поскольку мы работаем с реальными объектами в команде, то, безусловно, 2020 год добавил нам определенные препятствия. Мы были изолированы за тысячу километров друг от друга, и работать над физическими, невиртуальными объектами нам было сложно. Нас удивило, что мгновенный переход в онлайн сильно изменил и запрос на художественные работы. Понятно, что это объясняется с чисто практической точки зрения, но в каком-то смысле здесь проявилась зыбкость ценностных критериев художественной системы. В то же время нас очень вдохновила возможность общаться с самыми разными специалистами, потому что даже те, кто не был готов обсуждать сложные вопросы на языках разных дисциплин онлайн, в уходящем году были вынуждены принять эту форму общения — и далекие города и страны перестали быть помехой.

Что касается области science art, то популярность этого направления, как нам кажется, сильно возросла в этом году ввиду множества мелькающих онлайн-афиш с этим словосочетанием. Еще мы увидели, как быстро меняется актуальность проблем, вырастающих из новой повседневности. На фоне такой мгновенной смены новое качество приобрела пустота — ощущение вакуума при буме общения. Будто все перестало быть настоящим, превратилось в ровный гул — в этом гуле уже нельзя выделить что-то значимое. Мы никогда не привязывались к актуальной повестке, мы исходим в своих проектах исключительно из внутреннего любопытства, потому что оно в каком-то смысле более стабильно, чем реальность. Если 2020-й — это год появления новых онлайн-форм искусства и новых онлайн-людей, то, видимо, 2021 год пройдет под знаком какого-то отката к истокам. Хотя что собой представляют эти «истоки», мы, конечно, не знаем.

Именно с искусством, мне кажется, ничего не случилось. Оно было, есть и будет. Процессы какие шли, такие и идут, и пандемия на них не очень влияет. Я ощущаю два разнонаправленных вектора движения. С одной стороны, это дигитализация — в этом смысле крайне интересно творчество художника Михаила Максимова. На мой взгляд, это по-настоящему современное искусство: художник создает компьютерные игры как собственные проекты, а также видеоарт с активным использованием 3D. Современное искусство, как и было всегда, рефлексирует по поводу реальности — а реальность наша во многом уже не реальность, а виртуальность. Это действительно новое. Это интересно. С другой стороны, есть движение обратно к чему-то ручному — живописи, графике. Это также реакция на современность, на дигитальность — но только обратная, эскапическая. Современный человек, существуя постоянно внутри дигитальности, испытывает нехватку чего-то такого настоящего, живого. И такое «ручное» искусство заполняет эту нишу и вызывает приятные эмоции у зрителя.

Мы оказались в ситуации, когда потребность в современном искусстве стала стремительно падать. На площадках современного искусства практически отсутствуют зрители. Это говорит о том, что искусство перестало в такой степени давать людям «пищу для ума и сердца», оно стало тем, без чего человек, а фактически зритель, в своей жизни может обойтись.

Наступил определенный̆ кризис: колоссальный объем перепроизводства одних и тех же форм, фокусировка на идеях протеста, искусство стало «зависать» в бесконечном процессе, который не приводит к результату. Стала доминировать псевдоинтеллектуальная элитарность, тогда как искусство зарождалось как наиболее доступный язык взаимодействия, который может объединять людей вне зависимости от национальности, пола, профессии, уровня образования.

Для нас этот год запомнился тем, что мы создали новую работу «Вне времени». Работая над ней, мы хотели сказать о самом главном, в чем отчаянно нуждаются все люди, и возникло единственное и неповторимое слово — ЛЮБОВЬ.

Что спасает нас во все времена? Любовь.

Что является лекарством от всех болезней? Любовь.

Что является самым желанным и необходимым? Любовь.

Создавая работу, мы исходили из того, что любовь невозможно сыграть, ее можно только прожить. И эта фраза стала основным лейтмотивом работы. Мы видели лица зрителей, их глаза, их слезы и, получив такую мощную обратную связь, можем с удовлетворением сказать, что нам удалось достучаться до их сердец. Потому что в искусстве это главное.

Следующий год будет реформаторским, искусство должно сделать шаг навстречу людям. По-старому уже не получится, а по-новому еще предстоит научиться. Но поскольку процесс эволюции безусловен, то мы научимся. Искусство жизнеспособно тогда, когда оно является частью жизни.

Для современного искусства итоги года неутешительные. Искусство требует зрителя, а со зрителем дела сейчас обстоят плохо. Для художников это возможность остановиться и подумать о том, что мы делаем. Правда, такая насильственная остановка болезненна для всех — для всего общества, и для художника в том числе. Положительным может стать изменение форматов — которое, вероятно, приведет к абсолютно новым тенденциям. Мы все чаще имеем дело с поиском суррогатных форм, которые могли быть заменить непосредственный контакт с произведением искусства.

В галерее «Люда» я продолжаю работать как куратор, но сейчас делаю выставки скорее для себя. Хотя кураторские практики не самодостаточны по своей природе и в принципе ориентированы на зрителя, куратор всегда держит в уме текущую ситуацию. Отчасти наша выставка «Непрозрачность» пытается идентифицировать настоящее, поставить некий диагноз тому, что происходит. По сути мы находимся внутри некой замедленной съемки, где показывают взрыв, и, как частички этой взрывной субстанции, медленно летим в неизвестном направлении. Непонятно, сколько этот взрыв еще продлится и что будет, когда осядет пыль. Непрозрачность и непредсказуемость — это тенденция и политическая, и современного искусства, и вообще нынешнего.

Мы встретились с невероятной трансформацией. Эпидемия — это мощнейшая черта, после которой в сознании возникнет непреодолимая стена, отделяя совсем недавнее прошлое. Даже если представить, что завтра объявят, что эпидемия закончилась, мы уже все равно не сможем оказаться там, где были. Нам все равно придется учиться делать некоторые вещи по-новому. В этом смысле возникает вопрос и о современном искусстве как о некоем механизме рефлексии — думаю, что у него хватит сил для того, чтобы обновиться в возникшей ситуаций и быть нужным в новом времени, в которое мы вступим, когда закончится морок.

Я не могу говорить об искусстве в целом, потому что искусство — это художники, и у всех своя позиция. Могу рассказать, что случилось с моим искусством. Для меня это был очень необычный год — во время изоляции я застряла в Загребе, в Хорватии. Все выставки перенесли или отменили, и единственным публичным местом, которое у меня осталось, был балкон в съемной квартире, где я жила. Там я открыла галерею «Балкон», в которой во время карантина сделала около двадцати выставок — например, выставку для птиц, выставку портретов собак, которые выгуливали своих хозяев. Это был и мой первый кураторский опыт: я приглашала как русских, так и зарубежных художников сделать выставки в моей галерее. Мне нравится, что галерея «Балкон» не следует никакому плану и может быть странствующей. Когда я вернулась из Загреба, балкон прилетел на ярмарку Cosmoscow, а скоро доберется и до Музея Москвы. Я бы хотела и дальше его развивать, приглашать других художников и странствовать с балконом по свету. Надеюсь, что в 2021 году искусство не потеряет своей целебной силы поддерживать дух приключений даже в строгой изоляции. И очень бы хотелось встречать на выставках искусство тех художников, которые исключены из художественного процесса — например, пожилых. Я мечтаю сделать биеннале искусства пожилых художников в галерее «Балкон»: молодых биеннале у нас уже достаточно.

Искусство, как и вся жизнь, замедлилось, появилось много неопределенности, стало невозможно прогнозировать даже ближайшее будущее. Я провела все это время в штате Нью-Йорк и о российской ситуации в сфере искусства могу судить только по рассказам — все страны и даже города стали похожи на отдельные планеты со своей жизнью и разной политикой реагирования. Конкретно в Нью-Йорке до сих пор чувствуются последствия сильнейшего вирусного удара, который пришелся на период с марта по май. Все музеи и галереи были закрыты, какое-то время даже заколочены фанерой из-за протестов Black Lives Matter. Некоторые галереи и музеи не выжили — даже из больших и известных. Так, мы с мужем в начале марта были на открытии ретроспективы Герхарда Рихтера в Met Breuer, а летом музей отказался от этого здания из-за дороговизны аренды. Сами того не зная, мы стали одними из последних посетителей этого крупного музея. По прогнозам прессы, треть музеев в США не смогут пережить кризис. Многие уже продают отдельные произведения из своих коллекций, чтобы выжить, многие молодые художники меняют профессию из-за такой неопределенности. Настало достаточно экзистенциальное время — все решают для себя что важно, а от чего можно отказаться для выживания.

2020 год запомнится новой палитрой чувств, которых до этого я никогда не испытывала. В первую очередь это чувство тотальной неопределенности, ощущение, что наблюдаешь историю, как будто сидя в первом ряду партера, — и сделать особо ничего не можешь. Чувство беспокойства за себя и близких, которые сейчас далеко. Физическое ощущение инородных молекул и возможности присутствия вируса в воздухе и на окружающих поверхностях. Одновременно с этим в 2020 году произошло несколько очень счастливых событий, которые тоже открыли целый ряд невероятных, глубинных, новых чувств. Год был очень плодотворным для медленной работы, что очень освежает после обычного изнуряющего марафона дедлайнов открытий выставок. Я сконцентрировалась на новой серии вышивок, над которой я продолжаю работать дома и очень довольна процессом и результатами. Также мне выпала честь вместе с несколькими международно известными художниками поучаствовать в проекте New York Times об экономическом кризисе, вызванном пандемией. Я сделала акварельную работу, вдохновленную большим произведением «Бюрократический сон», которое было представлено на моей последней персональной выставке в ММОМА на Гоголевском в 2019 году.

Сложно прогнозировать, что будет происходить в следующем году. Все зависит от поведения вируса, поведения людей, эффективности действия вакцин и скорости распространения вакцинирования. Я надеюсь, что вирус со временем мутирует в какой-нибудь сезонный грипп, как это произошло с испанским гриппом, и, надеюсь, в ближайший век пандемий больше не будет.

В 2011 году в кругу соратников мы говорили о будущем, которое виделось нам за малыми сообществами и сегрегациями. Сегодня часто бывает строго очерчен круг зрителей даже одного художника.

Непересекающиеся миры интересов — дистопичный пейзаж этого времени.

Но в 2020 году я не вижу среди людей и признаков консенсуса по поводу смерти — хотя она обогнула мир уже дважды. Если отношение к ней не застынет в форме общего, если это чувство не будет никем масштабировано, то атомистичность малых миров снова найдет свой след в искусстве завтрашнего дня.