Сделать выставку про русского царя — задача не из простых. То есть сложностей не будет, если не мудрить, собрать ура-патриотическую экспозицию — и дело с концом. Посещаемость будет приличная, в годовом отчете этот файл пойдет первым… С другой стороны, инерция корить власть и выставлять венценосных особ монстрами и душегубами — тоже наезженная колея, так можно дюжину выставок сделать, угождая критически настроенной публике.

Новый проект Русского музея «Александр III. Император и коллекционер» выгодно отличается от обоих беспроигрышных и банальных вариантов. Это тем более приятно, что нынешняя выставка — седьмая и, возможно, одна из наиболее удачных в серии «Сага о Романовых». Предыдущие были занимательные и небезынтересные для специалистов, притом, что династия Романовых — семейство, с которым нашей многострадальной родине не то, чтобы повезло: венец их творений — большевистская революция. Но, несмотря на то, что контингент царей у нас подобрался не ахти, Русский музей вот уже который раз рассказывает о Романовых без пафоса и не впадая в крайности.

На этот раз речь идет о вроде бы самом скучном и старорежимном представителе династии — Александре III. Историки приучили нас к тому, что этот царь-миротворец, ценитель le style russe и обитатель Гатчинского дворца, предпочитавший третий этаж с низкими потолками царским покоям, был робким сыном своего отца, — реформатора, поплатившегося за свой либерализм. Великого князя Александра готовили к военной карьере, но не к управлению страной, поскольку наследником престола был его старший брат — рано умерший Николай. Царствование Александра III прошло без войн, было относительно спокойным, если не сказать умеренно реакционным, и по русским меркам непродолжительным. Впрочем, современники были не столь сдержаны в оценках, как мы теперь. «Россия через двести лет после Петра, растерявшая столько надежд…», — с горечью писал Василий Розанов о знаменитом памятнике императору работы Паоло Трубецкого, установленном перед Московским вокзалом. В народе об исполине, взобравшемся на тучного мерина, говорили так: «Стоит комод, / На комоде бегемот, / На бегемоте обормот, / На обормоте шапка, / На шапке крест, / Кто угадает, / Того под арест». Царь-миротворец не внял мольбам о помиловании юношей, готовивших на него покушение — заговорщики были казнены. Эпилогом его царствования был развал государства, за который вплотную взялся его сын — и преуспел в этом как никто другой.

Выставка в Инженерном замке иначе представляет нам как будто хорошо знакомого Александра III. Участник Турецкой кампании, основатель Великого Сибирского пути, заядлый путешественник, бывавший не только за границей, но и объездивший Россию, был дружелюбен и прост в общении, неприхотлив в быту, обожал свою семью. Его здоровье было подорвано после железнодорожной катастрофы: император приподнял вагон, помогая выбраться жене и детям. Несколько лет спустя он скончался. Главное же, чем интересна выставка, — это причастность Александра III к художественной жизни. В отличие от своего отца, которому на изящное не хватало времени, царь-миротворец никогда не терял интереса к искусству. Тут самое время напомнить, что мы говорим о человеке, который выступил с идеей создания Русского музея, и если Александра II воспитывал великий Василий Жуковский, то одним из наставников его сына был граф Сергей Строганов — учредитель Строгановского художественного училища, пионер российской археологии, благодаря которому были найдены поныне хранящиеся в Эрмитаже скифское золото и Чертомлыцкая ваза, коллекционер и прочая, прочая. Александр II во многих отношениях был едва ли не лучший из Романовых. Александр III, предстающий на этой выставке в новом свете, особенно преуспел на художественном поприще.

Без его коллекции судьба Русского музея, открытого после его смерти Николаем II, сложилась бы иначе. С молодости великий князь Александр собирал произведения искусства — его покои в Аничковом дворце были своего рода домашним музеем, частично воссозданным в одном из залов Инженерного. Александр постоянно приобретал живопись, графику и скульптуру. Причем не только работы модных зарубежных и русских художников. Наряду с гениями китча Жаном-Луи Жеромом или Генрихом Семирадским его интересовали передвижники. Раздор в Академии художеств и неприятие Товарищества передвижных выставок консервативной частью художественного сообщества его не смущали. Более того, он способствовал реформе Академии художеств. И, если, покупая эротические картины в «восточном» вкусе Жерома или «Римскую оргию» Семирадского, он шел на поводу у моды, пополнение его собрания холстами Ивана Шишкина и Федора Васильева сближали его с интеллектуальной элитой. Между прочим, картину Репина «Садко в подводном царстве», пусть, конечно, и не самую репинскую из произведений автора «Бурлаков», заказал именно Александр III — да и «Запорожцев» купил тоже он.

Столь последовательный интерес к коллекционированию объяснить просто. С юности великий князь занимался рисунком и живописью. На протяжении всей жизни с ним были придворные художники: Николай Тихобразов, Алексей Боголюбов, Михай Зичи и Альберт Бенуа, сопровождавший императорскую семью во время путешествия в Финляндию. Супруга Александра III – Мария Федоровна — с увлечением занималась живописью. Так что у царя-миротворца не было шансов выйти из художественного окружения. Кстати, Мария Федоровна одобрила памятник Трубецкого, вызвавший столько кривотолков. Она не была единственной, кто увидел в этом образе художественную правду — Александр Бенуа считал его удачей художника. И мы тоже ценим эту чудом сохранившуюся до наших дней скульптуру, ныне встречающую публику на входе в Мраморный дворец на том самом месте, где в недалеком прошлом стоял ленинский броневик. Выставка в Инженерном заставляет посмотреть на нее совсем другими глазами: она освобождает Александра III от прежнего стереотипного образа — теперь он видится неоднозначной фигурой, значение которой нам еще предстоит переосмыслить.