Ретроспектива Андрея Кузькина в Anna Nova Gallery состоит из работ, сделанных для прежних проектов — в последние годы художник живет во Франции, сотрудничает с галереями и арт-центрами Парижа, Женевы и Гааги. Петербург на его карте и раньше не был в числе мест, к которым он испытывает особенный интерес. Как и для многих художников, начинавших карьеру в Москве в нулевые, для Кузькина город над вольной Невой не слишком привлекателен. Все страсти и блага современного русского искусства сосредоточены в столице — то есть были сосредоточены: сейчас на столичной арт-сцене затишье, желание жить и работать за рубежом выказали многие, в том числе те, кто видел себя русским художником и был в той или иной степени успешен на родине.

Кузькин — едва ли не самый удачный художник своего поколения и значимая фигура на российской арт-сцене последних двух десятилетий. С середины нулевых он получал с завидным постоянством разнообразные престижные премии, участвовал в ключевых международных фестивалях — причем карьера его складывалась помимо рвения или тщания. Он не стремился играть на опережение или побить все рекорды. Некоторые его проекты растягивались на несколько лет, словно на дворе были безмятежные времена еврокоммунизма, а не бестолковая, становящаяся все более и более тревожной свистопляска. Не подыгрывая арт-рынку и даже действуя наперекор ему, в деловой части Кузькин никогда не оставался в накладе.

Самым же отчаянным поворотом в жизни художника было бегство из не знающей покоя и здравого смысла Москвы в глушь, в места, где он провел часть детства. После серии успешных выставок, на которых были показаны скульптуры и объекты из хлеба, перед днем рождения, приблизившим его к возрасту, в котором рано ушел из жизни его отец художник Александр Кузькин, — важная фигура для московской концептуальной школы, — он упаковал свои вещи и работы, оставив себе только самое необходимое, и на длительное время переселился в деревню. Делал акции не для вернисажной публики, приглашая присутствовать на них только нескольких близких друзей. Сбежал от себя столичного и поглощающей все и вся чехарды, как делали участники акций группы «Коллективные действия», чтобы вне уже сложившихся сценариев творчества и работы переиначить свою жизнь. Удивительным образом радикальный эскапистский жест только упрочил успех художника, начало которому положил когда-то перформанс «По кругу». На первом молодежном арт-фестивале в Веретьево в 2008-м Кузькин двигался по кругу на привязи в квадратной опалубке, залитой цементом, несколько часов, до изнеможения, пока раствор не застыл, сковав движение. Круговой след, вписанный в квадрат резервуара, запечатлел этот vanitas и стойкость, непоколебимую безысходностью. Превозмогающий тщету перформанс на годы стал визитной карточкой Кузькина. Другая его большая удача — «Молельщики и герои»: слепленные из хлебного мякиша и заточенные в нишах колумбария миниатюрные фигурки и окровавленные головы недвусмысленно рассказывали о подневольной стране, где правят лихо и авось. Некоторые скульптуры были слеплены вместе с заключенными красноярского СИЗО, «чтоб медом не казалось служенье сладким музам».

Кузькин вырезал на своей груди скальпелем вопрос «Что это?», закапывал себя в землю, уподобляясь «явлению природы», смывал специальным раствором картинки со страниц глянцевых журналов, в которых после окончания московского Полиграфического, ему довелось работать… Он живет искусством напропалую, без оглядки на что бы то ни было, ставя искусство вровень с жизнью. Отъезд откладывал до последнего, и, даже уехав, сделал выставку в Питере.

На первом этаже посетители могут оставить расписку: написать на листе А4 «я еще жив(а)», поставить дату и расписаться. Листы развешиваются на стене. Как справедливо замечает сам Кузькин, не столь замысловато высказывающийся о современности в своем другом, недавно начатом проекте, сейчас искусство проигрывает в силу своей плакатности, прямолинейности, но все-таки, думается, это достойный проигрыш.

Инсталляция «Дар забвения, или формула пустого мира» повторяет прежние проекты, которые в Питере знают больше понаслышке. В повторении этом есть и неоконкретистская явственность: не то, чтобы скульптуры из хлеба утратили свою актуальность, она стала очевиднее. Амнезия — это пустота, порождаемая властью, пытающейся упразднить историческую память и исключающей саму возможность исторической рефлексии.

Название выставки «Жить забыть жить забыть» возвращает нас к холсту Эрика Булатова, где цитируется стихотворение Всеволода Некрасова «Живу вижу»: конкретистская анаграмма визуализует зримую вопреки советскому идеологическому прессингу реальность. Тавтология Кузькина — не утверждение творчества и свободы, как лучшие вещи Вс. Некрасова, но почти беспомощная попытка заговорить загнанную в тупик жизнь, поверить в надежду выхода. Витальность и экзистенциальное напряжение по-прежнему фундируют его публицистический темперамент. Намерения очевидны — перспективы туманны. Как поет Псой Короленко, qui vivra verra.