Фильм «Банши Инишерина» Мартина Макдоны уже получил несколько «Золотых глобусов», приз за лучший сценарий на Венецианском кинофестивале и ныне выдвинут на «Оскар» по всем главным номинациям. В России Макдону любят еще с тех пор, когда называли его запросто Макдонахом, а столичные и провинциальные театры наперебой ставили «Королеву красоты из Линена», «Калеку с острова Инишмаан», «Лейтенанта с острова Инишмор» и другие его пьесы. Когда Мартин Макдона дебютировал в кинематографе (оскароносной короткометражкой «Шестизарядник»), а после сделал хит из смертельно опасных приключений двух незадачливых наемных киллеров «Залечь на дно в Брюгге» и собрал множество призов за «Три билборда на границе Эббинга, штат Миссури», стало ясно, что в кино он надолго. Занятно — потому что своими успехами фильмы Макдоны обязаны строгой театральной рецептуре (причем коммерческой британской преимущественно): если у вас есть хорошая пьеса и отличные актеры, у вас есть шоу. Если режиссер понял замысел драматурга — это плюс (если нет — иногда тоже не беда, а большего от него не требуется, разве что в исключительных случаях). В общем, «Оскар» за сценарий Макдоне практически гарантирован, номинации для главных актеров фильма более чем логичны, а вот премия за лучший монтаж — похоже, очередная усталая шутка Киноакадемии.

Сюжет «Банши Инишерина» укладывается в излюбленную формулу драматурга: «маленькое происшествие с глобальными выводами». Как-то раз Падрайк Салливан зашел за своим приятелем Колмом Доэрти, чтобы, как было заведено у лучших друзей, вместе отправиться в паб, но Колм не открыл ему дверь. А потом и вовсе отказался разговаривать. «Может быть, ты ему больше не нравишься?» — пошутила сестра Падрайка, Шивон. И все. Ничего более значительного тогда, в 1923 году, на ирландском острове Инишерин (несуществующем, но, очевидно, находящемся неподалеку от остальных Аранских островов) не произошло. (Гражданская война в Ирландии, эхо взрывов которой доносится до острова издалека — немаловажный, но не решающий фон повествования).

Сколько ни отдай драматургу Мартину Макдоне премий и призов — все будет мало: «Банши Инишерина» — превосходная пьеса (или сценарий. Разница на самом деле есть, но не в данном случае). От завязки до самой развязки (смысл которой трогательно обсуждают зрители в сети, попадаются даже конспирологические теории) повествование скрупулезно проходит по всем возможным вариантам ответа на вопрос: «Почему Колм больше не хочет водиться с Падди?». «Ему что, двенадцать лет?» — предположил Доминик, деревенский дурачок. Но это так — маргинальная версия. А первый возможный ответ был прост: они поругались. «— Вы поругались? — Мы поругались?! Поругались??? Да нет, мы не поругались!» — диалог заинтересованных сторон выглядит примерно так: Макдона музыкально неутомим в организации бесчисленных рондо с вариациями в своем тексте, так что реплики персонажей, постоянно что-то уточняющих, сомневающихся и переспрашивающих друг друга, то и дело удваиваются. (Кульминации прием достигает, когда в пабе на Падрайка со своими идеями сочувственно набрасываются сразу двое, бармен и его приятель, соперничающие, как Тру-ля-ля и Тра-ля-ля).

Так вот, они не поругались. Но, может быть, это был только розыгрыш — с облегчением выдыхает не на шутку встревоженный Падрайк, обнаруживая, что все произошло 1 апреля. Но и с этой утешительной версией приходится проститься — Колм не идет на контакт. По ходу дела возникают дополнительные идеи: уж не грусть ли на Колма напала (такое случается со всеми, надо только поглубже эту грусть запрятать, кто же этого не знает!) и еще одна, специфическая, выявленная во время исповеди. «А с отчаянием как? — спрашивает священник у Колма. — В последнее время не особо, слава Богу», — отвечает человек, поставивший на уши весь Инишерин.

Дивное простодушие лаконичных и забавных макдоновских диалогов не должно сбивать с толку: ничего простого в них нет и в помине, иллюзия простоты — от строгости отбора, от идеально четкого понимания автором смысла и веса каждого слова. Это совершенный текст. Поэтому и Колм, когда он решает объясниться, находит очень скупую формулировку: «От меня время ускользает, Падрайк. Надо провести оставшееся время, размышляя и сочиняя. И больше не слушать скучные вещи, которые ты говоришь». Но ведь и Падрайк — как бы ошеломлен и обижен он ни был — тоже не промах по части формулировок. И на обидное «бесцельные разговоры» он отвечает: «Хорошие разговоры!» (Суть не в качестве философии, а в самом факте дружеской связи). А вскоре и вовсе два бывших друга поднимут планку и противопоставят две вечности: вечность «музыки, картин и стихов» — вечности доброты. И ни для одного из них вечность второго не покажется убедительной.

Падрайк — его играет Колин Фаррел (теперь и в кино получивший роль, сопоставимую по масштабу с его ролями в телесериалах «Настоящий детектив» и «Северные воды») — смешной, нелепый, он трогателен в своем недоумении и тоске по приятелю, потешен в своих интеллектуальных притязаниях и репутационных волнениях («Я не тупой, Шивон? — Нет, ты не тупой. — Ты как-то не уверена…»), он любит своего крохотного ослика (а ослик любит его), он неостановим в страстном желании добраться до сути, все исправить, а главное — приблизиться, восстановить былую человеческую теплоту отношений. «Раньше ты был милым. А теперь ты… не милый!» — он знает, о чем говорит, он не тупой.

Правда Колма иная. Иной природы. Великий Брендан Глисон играет титана, которого даже острое переживание бессмысленно исчезающего времени не замкнет в границах экзистенциального кризиса, не разрушит и не остановит, его Колму интересно, что там дальше, за островом, за океаном, за кризисом, в вечности. Поиск смысла, разрыв связей, проблематика Бергмана и Антониони, отстраняется у Макдоны наследственной безысходной иронией: «В моей жизни больше нет места для скучного. — Ты живешь на острове у побережья Ирландии, Колм. На что ты надеешься-то?». Доброму, теплому, человеческому Колм отвечает своим — отстраненным, сосредоточенным, сверхчеловеческим («Никогда не считал гордыню грехом»), трудом духа, а не души, идеей, а не чувством. На крики и слезы замученного настрадавшегося и ожесточившегося Падрайка у него найдется свой аргумент — пытаясь остановить бывшего приятеля, Колм грозится отрезать себе пальцы на руках, если тот еще раз к нему пристанет с разговорами. Что и совершает (ведь Падрайк неукротим в любви) — решительно, бестрепетно, не жалуясь и не обвиняя. Уже за одну только сцену, где Колм, лишенный возможности играть на своей скрипке, грозно потрясает ею в такт мелодии местных музыкантов, можно давать «Оскара». Но эта кровавая жертва — не последняя: подавившись найденными на земле обрубками пальцев, помирает бедный ослик, а несчастный деревенский дурачок, разочаровавшийся в друзьях и распрощавшийся с мечтами о любви, тихо тонет, никому не нужный. Дальше может быть только вражда, смерть (гражданская война уже идет), огонь и разрушение. Но Макдона останется верен трагикомической интонации, и из всех ужасов и жертв, оплакиваемых банши Инишерина, пострадает только сожженный дом. Для поддержания хрупкого равновесия в мире окажется достаточно собачки.

«Банши» — прекрасная пьеса, разыгранная на фоне прекрасных пейзажей. Этого было бы мало, если говорить о кино с точки зрения искусства, а не «Оскара», но режиссура в данном случае — это умение сделать авторскую интонацию основой ритма повествования и договориться с актерами, вписав их в пейзаж (операторская работа Бена Дэвиса, безусловно, хороша, но попробуйте плохо снять на Аранских островах). Однако все дело в том, что эти актеры — и Фаррел, и тем более Глисон — и так больше, чем наполовину состоят из этого пейзажа, их киногении единоприродны, поэтому Падрайк, проходящий по бесконечности зеленой травы, и Колм, стоящий у кромки стальной воды на фоне неба, — это и есть сюжет, тут не требуется иного. Время от времени они встречаются, но по большей части их пути расходятся, и, столкнувшись случайно у развилки, где на холме стоит деревенская статуя девы Марии, они поворачивают в разные стороны. Нет надежного рецепта вечности. Это грустно, на самом деле.

С другой стороны, как сказал бы Вуди Аллен, «могло бы стать еще хуже, мог бы пойти дождь». Тем более в Ирландии.