Сильнее дружбы, крепче, чем любовь, были узы, связывавшие Иосифа Бродского и Михаила Барышникова. Они были близки как единомышленники, как космополиты, ставящие свободу превыше всего, как русские, живущие вдали от «возлюбленного отечества» (так величал Россию-матушку поэт), как художники, ценящие в искусстве ум и умение, как ненасытные жизнелюбы и любители приключений…

Их, кстати, многое могло бы разделить. Начать с того, что Барышников младше Бродского на десять лет, и познакомились они не в младые годы, а уже в эмиграции, в семидесятые. При амбициях, которые у обоих знаменитостей по ту сторону добра и зла, попробуй еще подружись. Но и это не стало помехой. Бродский балета до поры до времени на дух не переносил, как и театра вообще: едва досидев до антракта знаменитого «Гамлета» на Таганке, ушел со второго действия. Написал две пьесы, — но уверял, что не для постановки. И вслед за Ахматовой уличал Чехова в том, что его герои даже не подозревают о существовании железной дороги. Барышников же, как многие танцоры, в начале карьеры интересовался, главным образом, своей профессией. Впрочем, впоследствии поэт приобщился к миру танца и даже имел отношение к постановке написанных им пьес, тогда как звезда балета, не в пример многим своим коллегам, стал ценителем поэзии, не говоря о том, что в его лице мы знаем одного из наиболее ярких публичных интеллектуалов наших дней. Различия тут неотделимы от сходств, и если есть творческий магнетизм, который притягивал друг к другу Монтеня и Боэси, Бодлера и Делакруа, Германа и Кармалиту, то это тот самый случай. Душевное сродство художников.

Кажется, с подачи Бродского, едва познакомившись, они распределили между собой забавные роли: Барышников в дальнейшем именовался Мышь, а Бродский — кот Joseph. Домашняя игра для своих, немного детская, как будто семейная, особенно для котолюба Бродского, запечатленного множество раз на снимках в компании с котами и с детства души в них не чаявших. Мышь и кот Joseph ладили как ни в чем не бывало. Много общались, встречаясь то в Нью-Йорке, то далеко за его пределами, спорили об искусстве, хохмили, в чем оба знали толк. Чего стоит одна только пытка стихами Бродского в сериале «Секс в большом городе»: герой Барышникова так извел свою возлюбленную, что в конце концов она потеряла сознание на пороге Метрополитен. Ей, простой американской девушке, куда приятнее было съесть на стойке модного кафе двойной гамбургер.

Тусоваться вместе Бродскому и Барышникову было так по душе, что открытый ими в Нью-Йорке на паях ресторан стал одним из центров художественной жизни. Эмигрантской, разумеется — но ведь и история обоих художников неразрывно связана со страной, которую им пришлось покинуть. Бродский с его своевольным нравом и бескомпромиссностью поэта был выдворен из СССР. Барышников во время зарубежных гастролей решил остаться в США. И вот тогда-то, за границей, для обоих и началась жизнь. Оба стали знаменитыми художниками, оба покорили Америку, оба стали гражданами мира, не приняв на свой счет американскую мечту, но дорожа независимостью и сохраняя признательность старым друзьям. Это странные звезды, трогательно игравшие друг с другом в кошку и мышку, дружившие всерьез, боготворившие творчество и свободу и ставившие превыше всего человеческое достоинство. В интервью, посвященном спектаклю, который был поставлен Алвисом Херманисом и Михаилом Барышниковым по стихотворениям Бродского, великий танцор советует тем, кто ничего не слышал о Бродском, прочитать для начала его Нобелевскую речь и выступление перед выпускниками Мичиганского университета. И слова в честь главного успеха поэта, и его наставления студентам, которых он знал не понаслышке, поскольку сразу после приезда в США, еще толком не зная английского, начал преподавать в Анн Арбор и прожил там несколько лет, удивительно просты и недвусмысленны. Нобелевская речь открывается знаменитой фразой о том, что перед многоуважаемой аудиторией стоит прежде всего частный человек. Дорожить свойственными нам антропологическими признаками и по возможности стать самим собой, вопреки любым обстоятельствам, с профессиональной преподавательской иронией поэт наставляет юные кадры, выкованные в Мичиганском университете. Эта удивительная уверенность в незыблемости простых истин, это искусство искренне провозгласить то, что так же набило оскомину, как советские лозунги и демократические кличи, обезоруживает нас сегодня, с нашей привычкой согласно кивать на речи о постправде, циническом разуме и пост-всем-остальном. Витальность и человеческое достоинство — вот о чем история Мыши и кота Joseph’a, способных обыграть все и вся, не теряя серьезности отношения к жизни и не пресыщаясь в своем жизнелюбии.

И хотя выставка в музее «Полторы комнаты» лаконична и экспозиционно достаточно традиционна, рассматривая стенды с фотографиями поэта и танцора, читая инскрипты Бродского на книгах, подаренных Барышникову, и их высказывания друг о друге, вы, даже если не так много знаете об этой истории, почувствуете хотя бы толику той силы, которой наполнена жизнь и дружба этих людей. Она заразительна. «Полторы комнаты» — частный музей, начавшийся с попытки расселить коммуналку, где вырос поэт, создававшийся Фондом музея Бродского и бизнесменом Максимом Левченко. Теперь он располагается не только в большей части той коммуналки, одна комната в которой так и осталась не выкуплена, но также в соседней квартире и на первом этаже, где еще недавно был ресторанчик. Московский архитектор Александр Бродский с особенной уместностью своего участия в данном проекте занимается оформлением этого пространства. Благодаря ему тут стильно, душевно и модно. Здесь умный книжный магазин, постоянны интересные встречи и дискуссии, в собрание нового музея Михаил Барышников передал некоторые книги Бродского, подаренные ему поэтом, что и стало сюжетом выставки. Так память попирает несправедливость и молву. К Бродскому и Барышникову ходят и будут ходить в гости, а их зоилов даже не клеймят. Бродский так и советовал студентам: выбросьте этих людей из головы, как только избавитесь от них.