Берлинский кинофестиваль, стартовавший на прошлой неделе, перевалил за экватор — и уже вполне очевидно, что программа нынешнего года запомнится как одна из знаковых в истории форума. Его новый художественный директор — итальянский куратор и критик Карло Шатриан, сменивший Дитера Кослика, приложил, вероятно, немало усилий, чтобы перекроить привычный «портрет» Берлинале, за которым закрепилась репутация фестиваля, где облеченная в форму протокольных заявлений политическая повестка многим важнее художественных достоинств фильмов из бесчисленных программ. Шатриан несколько лет возглавлял один из старейших фестивалей мира в Локарно, который стал при нем заповедником синефилии и местом, где пишется другая история кино — без «Оскаров», без законов, по которым живут лидеры индустрии, и без героев популярных списков фильмов, публикующихся в конце каждого года.

Ключевое нововведение Берлинале — конкурс с несколько претенциозным названием «Столкновения» («Encounters»), где собрана пестрая компания из ветеранов авторского кино и их менее именитых коллег. Именно эта программа панорамирует весь спектр интересов нового кураторского коллектива фестиваля, концептуально вступая в диалог с легендарным «Форумом» — секцией Берлинале, существующей независимо в структуре смотра и отвечающей за разнообразные экранные эксперименты. Впрочем, и в основном конкурсе наряду с весьма традиционными высказываниями можно найти попытки обновления кинематографического языка — пускай даже и не всегда интересные.

В первые дни в рамках основного конкурса показали аргентинскую драму «Intunder» — конвенциональное пособие по тому, как описывать сложность взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Этот анахроничный слепок навязших на зубах историй о том, как можно испортить жизнь ближнему, смотрелся особенно нелепо на фоне ленты Филиппа Гарелля «Соль слез». В любовных коллизиях молодого провинциала Люка, отправившегося на учебу в Париж, так много кристального гуманизма, что все ошибки и предательства героя, разрушающего жизнь близким, выглядят чарующе и осуждены быть не могут — несмотря на очевидный диссонанс с логикой новых этических кодексов, чьи поборники пытаются сделать их главным инструментом художественной критики. Гарелль, вероятно, остается единственным режиссером, способным рассказать о драматическом измерении любви так, что после просмотра возникает непреодолимое желание повторить биографию его героев, в мазохистском экстазе испытывая боль и разочарование.

Роль самого ожидаемого фильма конкурса заочно была отведена «Первой корове» Келли Рейнхардт — неординарному вестерну, примеру микроисторического нарратива о двух фриках-неудачниках. Таких персонажей в богатой традиции повествований об истории США XIX века на экране еще не было: Отиса и Куки Лу свела вместе судьба, и теперь они живут неподалеку от небольшого форта на Диком Западе, выпекая на местной ярмарке пончики — на радость местным жителям, соскучившимся по традиционным радостям английского чаепития. Молоко для выпечки они берут у единственной на всю округу коровы, принадлежащей местному мэру, в конце концов обман раскрывается — и миролюбивой парочке приходится спасаться бегством. Деконструктивисткий жест Рейнхардт по отношению к популярному жанру привлекает внимание, но летаргический ритм и скромность выразительных средств делает фильм совершенно незапоминающимся.

Лидер Берлинской школы Кристиан Петцольд вдохновился легендой о речной нимфе, создав скромную городскую драму — историю историка-урбаниста Ундины, работающей в берлинском городском музее. Встретив промышленного водолаза Кристофера, героиня моментально влюбляется, вступая, как и ее сказочный прототип, на опасный путь. Главное в фильме Петцольда — изящный баланс романтической истории и политического дискурса, вплетенного в продолжительные лекции героини об истории застройки Берлина. Городская ткань, как известно, портрет социальной истории, она лучше любого текста обнажает классовую борьбу и политические амбиции национальных лидеров: сложные взаимоотношения героев «Ундины» проецируются на многослойный урбанистический пейзаж, превращаясь в полифоническую драму о вечной борьбе.

Посмотрев добрую половину и самых ожидаемых, и не обещавших многого фильмов Берлинале, становится заметно, что даже самые смелые авторы, движимые потребностью в эксперименте или желанием осуществить яркий ревизионистский жест, все же остаются заложниками прошлого столетия, упрямо игнорируя современность и отказываясь комментировать текущий момент. Метасюжет нынешнего фестиваля, в основании которого остается вооруженная скрупулезными историческими штудиями рефлексия, не лишен очарования — но оставляет весьма тревожное ощущение. Все, что остается зрителю Берлинале-2020 — внимательно всматриваться в попытки увидеть себя нынешних в прошлом.

Центральное событие первой половины фестиваля — «Мальмкрог» Кристи Пую. Новая лента румынского кинематографиста, открывшая секцию «Столкновения» — мощная в своем интеллектуальном изводе экранизация «Трех разговоров» Владимира Соловьева, разыгранная в декорациях роскошной аристократической усадьбы, одиноко возвышающейся над идиллическим зимним пейзажем трансильванского села. В течение трех с половиной часов Пую препарирует историю оставшегося в прошлом социального класса, используя хореографию отправления досуга как основной драматургический инструмент. Помещенные в герметичное пространство, темпоритмически структурированное сменой трапез и туалетов, герои ведут неспешную беседу. Война и религия, мораль и трансформация этических парадигм, мучительный союз России и Европы — грандиозное по эмоциональному накалу и силе концептуальных конструкций полотно Пую расцвечено бременем непонимания героев и одновременно непреодолимым желанием быть услышанными. Диалогическая структура оригинала, воплощенная через минимализм исторической реконструкции, резонирует с самой природой философской беседы. С каждой минутой экранного времени фильм обретает очертания модернистского шедевра — синтеза совершенства формы и тех горизонтов мысли, которые уже давно казались недостижимыми.

Еще одно событие фестиваля — «Плыви, пока море не станет синим» Цзя Чжанкэ. Главный кино-летописец Поднебесной после долгого перерыва вернулся к документальной форме, сняв пронзительную ленту о трех поколениях китайских писателей. Если его выдающийся соотечественник Ван Бин говорит об истоках современного Китая с интонацией предельно дистанцированного наблюдателя, который будто растворяется среди своих героев, то у Чжанкэ ностальгические размышления выдающихся литераторов о темных временах культурной революции и повсеместного террора обретают форму романтического эпоса, масштабного историографического нарратива.

Монструозная власть, воплотившая себя в тоталитарных режимах XX века, подробно препарируется другим представителем «новой румынской волны» Раду Жуде в фильме-исследовании «Прописными буквами». Начало 1980-х — «золотая эпоха» режима Николае Чаушеску: в маленьком городе Ботошани в общественных местах стали появляться начертанные мелом лозунги — требования демократических свобод и экономических реформ. Автором смелых граффити был школьник Мугур Калинеску: история его преследования румынской тайной полицией «Секуритате» легла в основу документальной пьесы Джанина Кэрбунарю. Раду Жуде комбинирует постановочные отрывки с архивными материалами румынского телевидения — красноречивыми документами эпохи, когда воспитание подрастающего поколения было важнейшей частью идеологической доктрины в Румынии. Абсурдная, шизофреническая тональность большинства телепередач и эстрадных выступлений рифмуется с лицемерной природой допросов подростка, замаскированных под воспитательные беседы.

Главным разочарованием Берлинале пока что стала новая экранизация романа Альфреда Деблина «Берлин, Александерплац» — амбициозная попытка ревизионисткого прочтения легендарного текста, пропитанная нескрываемым ресентиментом. Франц Биберкопф выведен в ней нелегальным мигрантом из Гвинеи-Бисау, который в поисках лучшей жизни и немецкого паспорта заводит токсичные отношения с психопатичным драгдилером Райнхольдом. Эта дружба — очевидная проекция колониальных отношений, показанных как собрание клише и декларативного отказа найти хоть какие-то интересные интерпретационные ходы. Режиссер Бурхан Курбани сохраняет все основные сюжетные линии первоисточника, но превращает один из самых сильных в истории литературы городских эпосов в банальную мелодраму, которая в своем режиссерском и визуальном измерении походит на рекламный ролик фэшн-бренда третьего эшелона: как ни крути, а новая волна эмансипации пока не произвела хоть сколько-нибудь достойной художественной стратегии, способной по-настоящему изменить мир.