Выставка, раскрывающая графический язык хрущевской Оттепели, — эпохи не идеальной, но все же самой свободной в истории СССР — была придумана давно, и сегодня мы видим первый ее эпизод, который продлится до конца октября. Устроители называют его выставкой-конструктором, и как в любом конструкторе, собирать его можно в разной последовательности. Однако с какой бы стороны вы ни подошли к модели для сборки, центральную часть рекомендую оставить на потом.

Если пойти официальным маршрутом, в первом же зале вы обнаружите книжки из собственной домашней библиотеки. Я нашла там «своего» Вознесенского, в знакомой с детства бело-черно-красной «супрематической» суперобложке, и стихи Семена Кирсанова, и не переиздававшиеся, кажется, с тех пор рассказы Ильи Зверева. Но много обнаружила и нелюбимых, и забытых книг, ставших — во многом, благодаря художникам, их оформлявшим — приметами минимализма 1960-х.

Выбирая для экспозиции издания — не по сюжету, по картинке, — авторы «Центра исследований Оттепели» отталкивались от понятия «О-Стиль», определившего советский книжный дизайн 1956–1969 годов. Автор этого термина — Владимир Кричевский, написавший книгу «Графические знаки Оттепели». Среди авторов макетов показанных тут книг и опубликованных в них иллюстраций — те самые нонконформисты, которые тогда, в 1960-х, не имели шанса быть показанными на официальных выставках. Но как у художников книги у некоторых из них — у Вадима Сидура, Виктора Пивоварова, Ильи Кабакова, Юло Соостера — этот шанс был.

Не всех их можно найти в экспозиции — мы наблюдаем, напомню, лишь первый эпизод проекта, за которым последует второй (с 3 ноября по 11 декабря), тоже состоящий из трех частей: одной из них станет выставка «Алфавит и Оттепель. Типографические опыты Соломона Телингатера 1950–1960-х» куратора Рустама Габбасова. Финальную серию проекта Центр Вознесенского покажет с 15 декабря по 22 января — c детскими книгами и журналами, иллюстрированными Кабаковым, Пивоваровым и Булатовым, с пластинками, напоминающими о звуках Оттепели, — и о знаменитых джазовых кафе «Юность» и «Синяя птица». Самым ярким элементом третьего эпизода почти наверняка станет «Архив Ирины Пивоваровой» — талантливейшей художницы и писательницы, первой, рано ушедшей жены Виктора Пивоварова и матери Павла Пепперштейна, который и готовит выставку.

Но сейчас, в первом эпизоде, мы тоже видим архивы — их демонстрация и устроена как увлекательнейший комикс, доносящий до нас атмосферу тех лет.

Здесь фотографии и воспоминания, и графика Михаила Гробмана, Ирины Пивоваровой, Андрея Монастырского, Эдуарда Лимонова — и часть истории молодого Лимонова, оказавшейся в архиве его друга, умершего в 2009 году в Нью-Йорке художника Вагрича Бахчаняна.

Это именно комикс, где все элементы соединяет одна функция — шитье брюк. Нам напоминают, как Эдичка Савенко, еще не ставший Лимоновым (Бахчанян и придумал ему псевдоним) приехал из Харькова в Москву и зарабатывал шитьем брюк. Виктория Мочалова, в то время жена Илья Кабакова, вспоминает, что у нее в гардеробе было три пары брюк, сшитых Эдиком, — и все на зависть. На выставке есть современное фото Ирины Голубкиной-Врубель, израильского издателя и жены Михаила Гробмана, в платье, сшитом Лимоновым. Но главный объект — безусловно, карта «Завоевания московской богемы через шитье брюк», составленная молодым Эдуардом Лимоновым и объясняющая, кто к нему через кого попал. Это и есть горизонтальные связи эпохи — на карте встречаются все ее герои и все жанры: Целков, Бродский, Ситников, Пацюков, Воробьев, Ворошилов, Холин, Сапгир, Кабаков, Янкилевский… Римма, упомянутая рядом с именем Владимира Борисовича Янкилевского — это его красавица-жена Римма Солод, Юля Сидур — это Юлия Нельская, жена скульптора Вадима Сидура. Прекрасная обнаженная Юлия Львовна Нельская, совсем еще юная, смотрит на нас в соседнем зале с листа Вадима Сидура, из его цикла 1967 года «Влюбленные». Сделанный фломастером моментальный контур характерен не только для Сидура — это графический маркер того времени, ему и посвящена выставка, сочиненная Анной Романовой и занявшая центральный зал.

Понятно, откуда «ноги растут» — из выставки Пабло Пикассо, прошедшей в Москве и Ленинграде осенью 1956 года и «зарядившей» артистическую среду актуальной манерой. Но не только она: через год пройдет Всемирный фестиваль молодежи и студентов, страна постепенно приоткрывается для новых людей и новых идей, предъявляя гражданам ранее немыслимую для них возможность концентрации на частной — не общественной — жизни.

«В частных квартирах открываются первые «артистические салоны», — пишет Анна Романова, — складываются творческие сообщества. Ключевой фигурой «Лианозовской группы» стал художник и поэт Евгений Кропивницкий. Жанр, в котором работал художник, можно назвать «социальной элегией», в своем творчестве художник развивал одну тему: образ «эльфической» юной девушки. Кропивницкий помещает ее в «идиллический пейзаж», но в «идиллии» довольно быстро опознаются не прекрасные пейзажи Италии, а просторы окраин Лианозово или интерьер советских коммуналок. Одним из центров притяжения художественного сообщества был «Нолев ковчег» — квартира Юрия Соболева на площади Кировских (Мясницких) ворот, получившая это название по первой части фамилии художника (Нолев-Соболев)». Анна цитирует и самого Юрия Соболева: «У меня в комнате постоянно собирался разный любопытный народ, не только художники, но и ученые, джазовые музыканты, отчасти поэты, отчасти люди без определенных занятий, но с интересными мыслями…».

Сочиненное Романовой визуальное повествование «танцует» от женщины-птицы Пикассо, с обложки их c Элюаром совместного издания «Лик вселенского мира» (1951), к девушке-березке Стасиса Красаускаса (1968) с обложки «Юности». В этом журнале вышел в сокращенной версии роман Ицхокаса Мераса «На чем держится мир» (1966) — о Холокосте, о котором даже в то условно свободное время нельзя было публично говорить: Михаилу Ромму в «Обыкновенном фашизме» (1965) уже запрещали употреблять слово «еврей». Роман, тем не менее, был опубликован — с фантастическими рисунками Сидура, оригиналы которых на нынешней выставке соединяются в единый рассказ о времени, которое так — для многих — и выглядело, и так звучало.

Здесь нет звуков, но глядя на все это, мы словно слышим сочинения Валентина Сильвестрова или музыку Альфреда Шнитке из той же «Стеклянной гармоники» — полнометражного мультфильма Андрея Хржановского с рисунками Соостера и Соболева, моментально запрещенного цензурой.

И в экспозиции Соостер сменяет своего друга Нолева-Соболева, словно напоминая о том, что были еще еженедельные «Среды на Красина» в квартире Лидии и Юло Соостеров, недавних сидельцев Карлага. Знаменитый профиль, выполненный, не отрывая карандаша от бумаги, Матиссом, ранние, 1950-х годов, обнаженные Зверева, «Франсуаза-солнце» Пикассо соседствуют с тремя рисунками Владимира Яковлева, о котором Евгений Кропивницкий говорил: «Талантливых художников много, гений один». Сам Кропивницкий в «Центре исследований Оттепели», конечно, тоже есть — не просто как художник, но как один из лидеров эпохи, о которой мы размышляем в надежде на лучшие времена.