Целью Хржановского, конечно, было нечто иное, чем достижение биомеханичекой брессоновской «правды». По собственному признанию режиссера, своей масштабной тотальной реконструкцией он хотел добиться высшей и почти недостижимой цели всякого искусства — репрезентации нерепрезентируемого. Того, что не имеет образа, того, что исключено из стройного символического порядка, того, что нельзя помыслить. В случае «Дау» — это эксцесс. И речь идет не только о чрезмерном физическом насилии, лежавшем в основе советской системы управления населением, но вытесненного из официальной культуры и идеологии, а в первую очередь о феномене гениальности: отправной точкой проекта послужила фигура не Сталина, а Льва Ландау. Впрочем, в «Наташе» никакого Ландау-Дау нет, а есть пирамида власти: фильм имеет кольцевую композицию, он начинается с драки двух буфетчиц — старшая, Наталья Бережная, тщетно пытается заставить младшую, Ольгу Шкабарня, вымыть полы перед уходом домой. Позже, после запугивания и вербовки в Первом отделе, Наташа вновь властно приказывает Ольге вымыть полы (фильм обрывается на этом приказе) — и, кажется, в этот раз уже добьется цели.