Две выставки и один перманентно протекающий на Проспекте — стометровой главной оси «ГЭС-2» — съемочный процесс заполняют нижние этажи бывшей электростанции. Там же устроен Актовый зал (одновременно и кинотеатр, и концертный зал, и главная театральная площадка «ГЭС-2»), и Пьяцца на входе, и ресторан, и бар, и много всего еще. А гением места выступает свет, проникающий через стеклянную крышу, заполняющий все три нефа. Усиленный искусственными источниками свет отражается и преломляется в металлоконструкциях и заполняет пространство, кажущееся бесконечным. Посетители, сколько бы их ни было, растворяются в нем, ни при каких обстоятельствах не превращаясь в толпу.

В этом легко было убедиться на открытии, ставшем началом новой жизни этого памятника промышленной архитектуры, который и сам когда-то воспринимался чудом техники. Стеклянную крышу сконструировал инженер Сушков при участии Шухова. С 1904 года это сооружение с фасадом в псевдорусском стиле строил архитектор Василий Башкиров (фасад старой Третьяковки — его же творение), и это была одна из первых в городе электростанций — первая буква в аббревиатуре означала «государственная». Она снабжала электричеством не только трамвайные линии, но и расположенный на другом берегу Москва-реки Кремль. Окончательно закрытая в 2014-м, она очень вовремя попалась на глаза главе компании НОВАТЭК Леониду Михельсону, искавшего достойное помещение для учрежденного им фонда поддержки современного искусства V–A–C. Терезе Иароччи Мавике, генеральному директору фонда, пришла в голову счастливая идея пригласить на этот объект знаменитого Ренцо Пьяно, подарившего парижанам, в соавторстве с Ричардом Роджерсом, Центр Помпиду. И Пьяно взялся за этот проект, первый в его карьере связанный с реконструкцией, первый для него в России — и первый, осуществленный западным архитектором такого уровня в современной Москве.

Гуляя за ним два года назад по стройке — она была в самом разгаре, я слышала, как он говорил: «Я впервые не строю, а перестраиваю». И, казалось, сам недоумевал, как такое могло случиться. Но, конечно, даже при сохраненных родных фасадах — их укрепили и заменили отдельные кирпичи, — это совершено новый объект, кардинально изменивший и пространство вокруг. На месте снесенных поздних пристроек со двора появился открытый амфитеатр: он смотрится как в зеркало в стеклянную стену Актового зала, и при необходимости в теплое время две площадки можно объединить. За «ГЭС-2» выросла березовая роща — Ренцо Пьяно скромно называет ее forest, и на березы, и кусты, которые весной зацветут, смотрят из окон жильцы соседнего «Дома на набережной». Мощные трубы-воздуховоды, торчащие из земли на границе этих землевладений, настойчиво напоминают, что автор чудесного благоустройства построил Бобур.

Приглядевшись, здесь можно найти и другие самоцитаты Пьяно — из их числа и синие трубы, забирающие на 70-метровой высоте воздух для «ГЭС-2» (раньше тут были кирпичные трубы, и они наоборот, выбрасывали в атмосферу отработанный воздух). Но главное, что роднит Центр Жоржа Помпиду с «ГЭС-2», — суть институции. «Это совсем не выставочное пространство, — объясняла в 2019 году Тереза Мавика, — Это именно часть города. Вот что важно: неоклассическая «ГЭС-2», которую начали строить на Болотной набережной в 1904 г., находилась там больше 100 лет, но почти никто не видел ее, не мог пройти внутрь. И вдруг она появляется на карте Москвы. Значит, все должны иметь возможность попасть туда».

Это место не просто было недосягаемым — здание в упор не видели. Заброшенная в этом месте, непроходная Болотная набережная не привлекала внимание. И вход в Бобур ведь тоже изначально был свободным — только на выставки пускали по билетам. А в «ГЭС-2» и выставки смотрят бесплатно: билеты будут продаваться только на спектакли, кинопоказы, перформансы, проходящие в местах с ограниченным доступом. Таких тут тоже хватает — три открытых, висящих на разных уровнях платформы, «накрытые» акустическими колпаками, верхний уровень подземной парковки, способный превратиться в сцену со зрительным залом или место для проведения грандиозной вечеринки. Акустика впечатляет даже в выставочном зале, где показывают девятиканальное видео Рагнара Кьяртанссона The Visitors («Посетители», 2012). На нем девять музыкантов — девять друзей — импровизируют в свое удовольствие, подтверждая истинность афоризма Германа Гессе: «Ничто так не сближает, как совместное музицирование». И иллюстрируя саму идею устройства «ГЭС-2», официальное название которой — Дом культуры.

Раскопав эту советскую формулу, Тереза Мавика, идеолог и вдохновитель «ГЭС-2», пошла дальше вглубь русской истории и обнаружила в ней народные дома, служившие местом просвещения, но и местом сближения близких по интересам людей. Придуманная и воплощенная Терезой конструкция и стала таким местом — не только для общения с искусством. Этом место для его созидания, в том числе совместного. На верхних этажах нового Дома культуры — квартиры для художников-резидентов фонда V–A–C. Слева от бывшей электростанции — «Своды» с художественными мастерскими. Старинные двухэтажные склады водочного завода Ивана Смирнова, в которых они устроены, были забыты и обнаружены только после сноса стоявшего сверху здания. Этот невнятный дом Леонид Михельсон в 2014 году купил одновременно с «ГЭС-2» — но именно для того, чтобы снести.

Программу первого сезона (он продлится до 13 марта) Дома культуры разработал автор The Visitors, известный исландский художник Рагнар Кьяртанссон, знакомый нашим зрителям по своему шестичасовому музыкальному перформансу «Печаль победит радость». Только одна выставка — «Я моторы гондол разбираю на части» — сделана не им, а командой «ГЭС-2» — Марией Крамар, Андреем Паршиковым, Ольгой Цветковой и Еленой Яичниковой. Проект, жанр которого обозначен как «карнавал в четырех действиях по жанру» (пока мы наблюдаем действие первое), тоже вдохновлен Рагнаром — вынесенная в заглавие цитата из песни группы «Мумий Тролль» напоминает о молодости художника. Попав впервые в Россию в 1997-м — тогда он собирался поступать в Академию художеств, — Кьяртанссон услышал песни Ильи Лагутенко и полюбил их, видимо, навсегда.

Ольга Чернышева, специально сделавшая для карнавала «Отображения тонкого вида», — видео, в котором выброшенные одноразовые перчатки, оживленные воздухом, парят на фоне кирпичной стены, — стала единственной участницей обеих выставок. Ее давняя серия «В Москву», с дальнобойщиками, натолкнула Кьяртанссона на идею его собственной кураторской выставки. Взяв в соавторы свою спутницу жизни, исландскую художницу Ингибьорг Сигурьонсдоттир, Рагнар собрал в ней своих друзей и любимых художников. Среди прочего, привез живопись Элизабет Пейтон, десятки фотографий Уннара Эрна, который 30 лет портретировал себя, как будто иллюстрируя этими автопортретами любимый прием самого Рагнара — повторяемость одних и тех же слов и действий, как в барочных ариях, где одна и та же фраза, накручивая напряжение, воспроизводится десятки раз. Его же, этот прием, иллюстрирует и The End (2009) — проект Рагнара для исландского павильона на 53-й Венецианской биеннале, когда он в течение полугода по шесть часов в день писал живописные портреты своего друга Палла Хаукура Бьернссона, чьи работы тоже есть на этой выставке, интерпретирующей призыв чеховских сестер — «В Москву, в Москву, в Москву!».

Отчасти он аргументирует привязанностью к Чехову и выбор темы сезона — «Санта-Барбара. Как не поддаться колонизации?». Рагнар действительно переснимает сотню эпизодов самого долгоиграющего американского сериала — c российскими актерами и компанией Loren Ipsum, осуществляющей прямо на Проспекте съемки, за которыми можно наблюдать в режиме реального времени. Кьяртанссон признается, что на момент возникновения этой идеи не видел ни одной серии знаменитой телесаги — и это отчасти объясняет его выбор. «Санта-Барбара» для него сродни «Трем сестрам», в которых исландский художник, выросший в Национальном театре Рейкьявика (папа — режиссер, мама — актриса), ориентируется явно лучше, чем в истории мыльных опер. Но в бесконечное жизнеописание калифорнийского семейства он тоже способен вдохнуть ту поразительную легкость, которая отличает все творения Кьяртанссона — и роднит Рагнара с самим этим пространством, которое кажется таким неисчерпаемым источником счастья, что его не хочется покидать.