В манифесте Серебренникова, пересыпанном софизмами, важны два фрагмента. Первый: «Представление о том, что на сцене нужно служить исключительно музыке, столь же нереально, как мир, в котором вечно царит весна. Это приводит к декоративности, посредственности и вызывает скуку. Скука на сцене непростительна». Второй: «Не существует правильных или неправильных постановок, так же как не существует морального или аморального искусства. Есть хорошо сделанные спектакли и плохо сделанные спектакли. Вот и все».

«Дон Карлос» собран по всем канонам явления, которое оформилось в европейском театре полвека назад и за которым в русском языке закрепился ярлык «режиссерская опера». Кавычки метанарратива, «двойное кодирование» — недоверие старому либретто. Антибуржуазный пафос и социально-критический посыл: «режопера» начиналась в Германии как битва с разжиревшей оперной публикой на ее же территории. Неприглядный и при этом стильно обставленный современный быт вместо исторической красотищи. Любая революция завершается реакцией, и спустя полвека все названное превратилось в недоверие музыке, заигрывание с новостной лентой, стерильность одинаковых павильонов — в новый набор штампов. Кирилл Серебренников, который в последние годы сделал блестящую карьеру в европейском музыкальном театре, воспринял именно штамповку, декоративный слой — научился виртуозно имитировать «режиссерскую оперу».

Действие «Дона Карлоса» происходит в стерильном Институте изучения костюма (сценограф Кирилл Серебренников). Сотрудники института наряжают манекенщиков в реконструированные наряды — с ними художнику по костюмам Кириллу Серебренникову помогала Галя Солодовникова. Сотрудник института Карлос (Джошуа Герреро) влюблен в жену директора Филиппа (Роберто Тальявини). Сотрудник Родриго (Этьенн Дюпюи) требует у директора достойных условиях труда для швей и стращает его клипами про кризис перепроизводства. Над головами героев плывут портреты и биографии августейших испанских особ, хотя герои Верди мало похожи на исторических прототипов. Все это не вполне «Дон Карлос», а «Дон Карлос. Служебный роман» или «Донкарлов» (так Микаэл Таривердиев под конец советской власти и своей жизни написал оперу «Женитьба Фигаренко»).

Новые обстоятельства прихвачены к либретто белыми нитками. Сила и остроумие лучших и действительно радикальных «режиссерских» постановок заключалась именно в плотности подгонки текста и метатекста, в парадоксальности подмен, в психологической детальности и пластической точности мизансцен — именно таким был «Дон Карлос» Петера Конвичного, шедший с 2004 года в той же Венской опере (в первой авторской редакции, а не сокращенной миланской, как сейчас). У Серебренникова институтский антураж, грета-тунберговское видео, изображение демонстрации артикулированы сценически невнятно, поэтому обесценивают и социальную повестку, и драматические намерения Верди. Родриго с Карлосом поют о свободе народа Фландрии — и вот на бомбере Родриго для доходчивости написано liberta, и футболку с той же надписью он предлагает другу, и активисты выходят с соответствующими транспарантами, почему-то на итальянском.

Сколько ни пиши «свобода», вокруг либеральней не станет. Режиссеру гораздо интереснее обнаженные статисты и щегольские гульфы испанского мужского костюма XVI века. Институтские мизансцены тем наивнее, чем сильнее вокальный и актерский уровень. Бережный (порой даже слишком аккуратный) оркестровый аккомпанемент в руках дирижера Филиппа Жордана; безусильные юбиляции Эв-Мари Юбо в партии Эболи; наконец, Елизавета в исполнении строгой Асмик Григорян — не просто безупречный вокал, но работа большой актрисы, которая посильно придала действию объем и сложность.

Представление о том, что на сцене нужно служить исключительно абстрактной новизне, столь же нереально, как мир, в котором вечно царит весна. Это приводит к декоративности, посредственности и вызывает скуку. Скука на сцене простительна, если она художественна. Гораздо большей провокацией сегодня будет надеть богатые исторические наряды на самих вокалистов и грамотно мизансценировать костюмный спектакль. (При большом желании это получается: в Большом театре еще идет «Дон Карлос» в постановке Эдриана Ноубла 2013 года.) И не стоило бы так долго возиться с очередным плохо сделанным спектаклем — мало ли их ставят в недоступной Европе, — но режиссер «Дона Карлоса» остается для нас блудным сыном, одним из немногих соотечественников, кого приветили в прекрасном мире заграничной оперной режиссуры, и эта гордость провинциальных родственников вместе со скудостью российской оперной сцены сбивает ориентиры.