В начале — и это было довольно ново в то время — в наших спектаклях люди на сцене что-то рассказывали о себе или мы старались привести зрителей в те места, где, как нам казалось, было интересно побывать. В обеих этих стратегиях есть то, что очень важно для нас и по сей день — прямой доступ к некоторой реальности, не опосредованной актером или авторским текстом. С тех пор многое изменилось, хотя некоторые наши спектакли по-прежнему проходят вне театра — как «Утополис Петербург», например. Или люди со сцены делятся своим опытом — недавно я выпустил спектакль «Гранма. Тромбоны из Гаваны», он тоже был в юбилейной программе в Берлине. Это спектакль о кубинцах, рассказывающих о своих бабушках и дедушках, о революции, о том, как молодое поколение оглядывается в прошлое и что оно думает о вопросах социальной справедливости или, например, о централизованном энергоснабжении. Мы все еще используем эти методы, но кроме них придумываем и что-то новое. Мы стали применять новые технологии, которых 20 лет назад еще не существовало. Над некоторыми проектами мы работаем вместе с программистами. Например, в спектакле о разведке и спецслужбах Top Secret International (State 1) благодаря интерактивному программному обеспечению зрители становились главными героями — и то, какие решения они принимали, или то, как перемещались по музею, определяло весь ход действия. В целом, я бы сказал, что за последние 20 лет мы усилили положение зрителя в театре.

Сначала я был очень занят, получая письма об отменах — нам пришлось отменить суммарно больше 37 спектаклей, гастролей или премьер. Конечно, это большое испытание и разочарование не только для меня, но и для всех участников, продюсеров и тех, кто работал над этими проектами. Некоторые планы пришлось перенести на конец осени, а что-то пришлось отменить совсем из-за сокращения бюджета. Но, несмотря на это, я с любопытством слежу за этой уникальной ситуацией, в которой мы все оказались. Прямо сейчас я в Швейцарии работаю над спектаклем для театра Vidy-Lausanne — и это определенная реакция на сложившуюся ситуацию. Здесь постепенно открываются магазины, музеи, но не театры. В этом новом спектакле мы используем здание театра как музей. Это будет аудиотур в наушниках внутри пустого театра, понимаемого как своего рода памятник тому, каким был театр раньше — местом встречи во времени и пространстве. Недоступность этого последние три месяца уже вызывает почти фантомную боль во всех нас, любящих театр. И это хороший повод подумать над тем, что такое театр, почему мы им занимаемся и что в нем ищем.

Конечно, то обстоятельство, что мы все должны оставаться дома, немного объединяет нас, но благодаря Zoom-конференциям наши дома становятся почти публичным местом. Как мы можем сейчас видеть, кто-то живет в одной комнате всей семьей из трех человек, а кто-то один занимает пять комнат. У кого-то личный бассейн в саду и для него жизнь не сильно изменилась. Недавно я говорил с людьми из Индии — и они не знают, могут ли выйти на улицу за едой. А теневой сектор экономики, например, в Африке не может функционировать в условиях работы из дома. В то же время правительство в Германии объявило о поддержке независимых художников, лишившихся дохода, но я не слышал ничего подобного, например, о США или Чили, где некоторые режиссеры сейчас пытаются зарабатывать на онлайн-показах своих спектаклей, но им это не слишком удается. К сожалению, это разделяет нас в нынешней ситуации.

Но одновременно что-то становится для нас более глобальным. В последнее время я много общаюсь и делюсь опытом с людьми из США, Южной Америки и России. Это то, что определенно объединяет нас. Сегодня утром мы репетировали онлайн-спектакль с людьми из Калькутты в Индии. Мы уже работали вместе 12 лет назад на спектакле Call Cutta in a Box, когда они были сотрудниками колл-центра, в то время Индия переживала расцвет этой индустрии. Сейчас многое изменилось: они так же вынуждены работать из дома, но рынок колл-центров в Индии значительно уменьшился, потому что общий уровень зарплат в стране вырос, а на Филиппинах можно найти более дешевую рабочую силу. К тому же в некоторых колл-центрах людей заменил искусственный интеллект. И вот мы выясняем, что сейчас делают эти люди из Калькутты. Оказалось, что одна из участниц теперь живет в Эстонии, ее жизнь определенно изменилась с тех пор — и мне не терпится узнать, чем она сейчас занимается.

Думаю, что премьера — слишком громкое слово для произведения продолжительностью семь минут (смеется). Я думал о людях, оказавшихся запертыми дома, как и я, в России или на Кубе, — и мне показалось, что было бы здорово дать им возможность хотя бы на семь минут отвлечься от экрана.

Я определяю это как аудиотур по дому, но у него есть подзаголовок: «9 движений, которые превратят ваш дом в театр». То есть это попытка создать театр у вас дома, что не означает, что мы действительно превратим ваш дом в театр. Сравнение с театром возможно в том смысле, что действие происходит в вашем воображении, или что вы проведете 7 минут наедине с собой. Но в моих спектаклях человек обычно не бывает один. Даже, например, в «Зловещей долине», где зрители наблюдают за роботом, делающим что-то совершенно повторяемое, спектакль тем не менее остается живым опытом, разделяемым с другими людьми. В спектаклях-аудиотурах, как, например, в Remote X, по крайней мере 50 человек связывает нечто общее — но в «9 движениях» этого не происходит. Если кто-то считает «9 движений» спектаклем — я не против, но я бы его так не называл.

Я работаю над новым спектаклем, премьера которого запланирована на январь. Главным героем будет не человек, а осьминог. Харауэй много пишет о чувствительности и использует понятие театрализации для описания новых форм чувствительности. Поэтому эта книга оказалась на моем столе.

В таких Zoom-конференциях мне кажется самым интересным режим галереи, когда видно много лиц сразу и можно попросить всех сделать что-то одинаковое. Книга — только один из возможных примеров. В Call Cutta in a Box мы предлагаем пойти на кухню и заварить себе чай. И вот каждый участник идет на свою кухню, и мы можем увидеть эти разные кухни, отражающие социальные нормы или ваши вкусовые предпочтения или предпочтения вашей семьи. То, как вы завариваете чай, может многое сказать о вас. Я думаю, мы недооцениваем визуальные возможности видеоконференций.

Да, именно так. Интересно, что в немецком и, кажется, в английском языке тоже, «настоящее» в значении времени, противопоставленное прошедшему и будущему, и понятие «присутствие» обозначаются одним словом. А как в русском?

В немецком языке мы используем одно слово, но оно произносится немного по-разному. Так вот, сейчас в нашей жизни так много виртуального присутствия, что реальное ощущение себя в неком пространстве может быть ему прямо противопоставлено. В этой работе особенно важно ваше личное отношение к тому пространству, в котором вы живете, чувство близости с теми предметами, которые вас окружают, и то, как вы ощущаете себя, находясь дома.

Я никогда не говорил, что не хочу работать с актерами вовсе. Некоторые спектакли мы все-таки делали с профессиональными актерами — скажем, в «Мнемопарке» участвовали четверо работников железной дороги и одна очень хорошая актриса. В некоторых обстоятельствах работа с актером может приобретать и дополнительный смысл. Но когда вы делаете документальный спектакль, мне кажется, что гораздо интереснее создавать его вместе с человеком, чья жизнь сейчас поставлена на карту. «9 движений» — не документальное произведение, а скорее набор инструкций, аудио-тур, озвученный приятным голосом, возможно, и не актера. Хотя, по-моему, у Петра все получилось очень хорошо, это отличная работа. Актерство как игра или как подражание актуально для некоторых театральных направлений. Но в спектаклях Кристофа Марталера, например, люди на сцене прежде всего остаются собой, или Ромео Кастеллуччи работает с актерами, но они не изображают кого-то другого. Возможны разные способы работы с актером. Мне интересно узнавать людей, но не интересно наблюдать за актерским мастерством как за отработанным навыком. Поэтому я не смотрю теннис или соревнования по легкой атлетике, мне не важно, кто прыгнет выше. Но это не значит, что я не ценю мастерство. Например, вчера я смотрел трансляцию спектакля Саймона Макберни «Встреча», и этот спектакль — особый случай, потому что в нем актер и есть режиссер, и он в разное время играет или взаимодействует с разными технологиями или говорит что-то от себя. И это хороший спектакль. Я думаю, что разные театральные направления могут сосуществовать друг с другом — но, возможно, есть проблема в том, что театральное образование слишком сосредоточено на воспитании актеров в классическом понимании и отношении к зрителю, как к ребенку, для которого нет разницы между актером и Гамлетом. Хотя недавно я видел спектакль, в котором актер традиционной школы прекрасно сыграл Гамлета — и я не могу этого не оценить. Но я не хожу в музей, чтобы полюбоваться тем, как художник изобразил дерево, хотя если конкретное изображенное дерево что-то сообщает мне о чувствах художника, вызванных его социальным положением, то я могу разглядывать его полчаса.