Вкус — одна из самых уязвимых и спорных эстетических категорий. Приличные люди, то есть маститые искусствоведы, презирают вовсе не плохой вкус, а всякий. Вкусовщина — страшная оценка. Художественное воспитание — именно воспитание, а определение качества того или иного произведения — труд, достижимый лишь при надлежащем выполнении гармонических экзерсисов для глаз. Пока философы испокон веков ломают головы над рубежами субъективного и объективного в вопросе чувственного восприятия искусства, некоторые искусствоведы по-прежнему рады бы выхолостить свою дисциплину от социологического налета и невнятного привкуса… вкуса. Конечно, им (то есть нам) не следует руководствоваться оценочными суждениями, забывая об аргументации, однако внимать неконвенциональным «нравится» и «не нравится» публики для более полного и разностороннего представления о визуальной культуре того или иного времени полезно. Выставка «Журнал красивой жизни», еще месяц открытая в Музее русского импрессионизма, обращается ко вкусам аристократии 1910-х годов и обнаруживает зазор между устоявшимся эстетским мифом о Серебряном веке и иным, не менее подлинным «взглядом эпохи».

Источником знания и главным героем выставки стал журнал «Столица и усадьба», основанный в Петербурге в 1913 году беллетристом, предпринимателем и вечным странником Владимиром Крымовым. «Все газеты ведут хронику несчастных случаев, никто не пишет о счастливых моментах жизни», — так начиналось до сих пор не утратившее актуальности слово редактора в первом номере. Крымов подчеркивал безоговорочную аполитичность своего детища и ставил перед ним задачи по составлению летописи high-life (балы, охоты, рестораны, консульские приемы, коннозаводство, презентации породистых собак, светские сплетни), «запечатлению этих черточек русской жизни в прошлом» (крепостной театр, санные бега на Неве) и фиксации уходящей и приходящей красоты — будь то красота дам, театральных постановок или архитектурных памятников. Появлялись на страницах журнала и репортажи с открытий выставок, в которых о работах, на этих выставках показанных, зачастую не было ни слова, — все вокруг да около, словно по заветам new journalism. Были, впрочем, и вдумчивые историко-краеведческие и не лишенные яда художественно-критические публикации. Об архитектуре писал Георгий Лукомский, об изобразительном искусстве — Сергей Кондаков, Павел Эттингер и Андрей Левинсон. В 1917 году журнал возглавил его постоянный автор — известный пушкинист Николай Лернер.

Надо сказать, публикации о художественной жизни нередко носили довольно консервативный характер — доставалось футуристам, и, несмотря на принятый за образец оформления журнала бердслеизм, декадентам. Обстоятельство это объясняется тем, что издание выступало чем-то вроде печатного органа вкусовой парадигмы аристократической публики и тех, кто, учась красивой жизни, стремился к ней примкнуть, — в первую очередь «Столица и усадьба» адресовалась мелкой и средней буржуазии. Замысел понятен: сам Крымов, происходивший из бедной старообрядческой семьи, был одержим идеей выбиться в люди — и преуспел в этом. Пусть попробуют и другие. Впрочем, даже обзаведясь полезными знакомствами и достигнув высокого положения в обществе, издателю не удалось избежать цензурных вмешательств и даже уголовного преследования из-за раскрытия пикантных подробностей из жизни великих князей. Таким образом журнал «Столица и усадьба» оказывается сопоставимым по значимости и с родственным по исторической тематике изданием «Старые годы», и с более обласканными музейным вниманием «Миром искусства», «Аполлоном», «Золотым руном» и «Весами», и — пусть только в локальном измерении — с птенцами издательского дома Condé Nast, давно выросшими в коршунов глянцевой индустрии. Хроника счастливых моментов жизни не прекращалась вплоть до осени 1917 года, когда эскапистские практики пусть и не вышли из моды совсем, но уступили первые полосы другим событиям. Феликс Лурье, составивший роспись содержания запрещенного в советское время журнала, кратко характеризовал его как свидетельство «истребленной России». Вот лишь один пример, подтверждающий этот понятный и полный трагизма тезис: большинство построек, описанных и представленных в репродукциях «Столицы и усадьбы», — всего сто двадцать шесть имений и сорок шесть столичных дворцов! — были либо разрушены, либо напрочь переиначены. Тоже, между прочим хорошая тема для большой исследовательской выставки.

Кураторская команда Музея русского импрессионизма поставила перед собой другую задачу: показать как можно больше художественных работ, некогда красовавшихся на обложках «журнала красивой жизни», репродуцировавшихся или хотя бы тщательным образом описанных на его страницах. Удалось это лишь отчасти — как и предсказывал Крымов, судьба многих произведений либо печальна, либо попросту неизвестна. Строгой рубрикации в «Столице и усадьбе» не было, однако некоторые разделы — «Старый Петербург», «Усадьба в прошлом и настоящем», «Художественные выставки в Петрограде», «В зрительной зале», «Туризм», «Петроград во время войны» — повторялись из номера в номер. С дополнениями — плодом воображения кураторов стала рубрика «В русском стиле» — они же использованы для устроения нынешней экспозиции.

Самое интересное здесь — выбор работ, не вписанных в канон начала XX века. Конечно, без мастеров, определивших облик ушедшей эпохи, не обошлось: представлены живопись и графика Валентина Серова, Бориса Григорьева, Константина Сомова, Мстислава Добужинского, Анны Остроумовой-Лебедевой и других хорошо известных авторов. Однако больший интерес представляют имена второго, если не третьего ряда, и несуразные, редкие, запоминающиеся, заставляющие удивляться вещи. Удивляться, в общем-то, нечему: Музей русского импрессионизма давно зарекомендовал себя как истинный ценитель недооцененного, умеющий отыскать в российских собраниях настоящие сокровища, даже если они сущие безделушки. Что за прелесть эти композиции и сюжеты: ряженые в русское-народное; солнечные ню, поставленные на поток (нельзя не отметить, как «Купальщицы» Виталия Тихова вторгаются в военный раздел выставки — каждому времени своя «голая вечеринка»); многочисленные интерьерчики, пестротой пастозной живописи не уступающие по сложности цветовому тесту Исихара (особенной крапчатости красочного слоя добился Станислав Жуковский в «Имении Брасово»); барышни в интерьерчиках, в осенних парках, в раздумьях, в слезах; приторные детские жанры; лоснящиеся салонные портреты, в том числе целая галерея работ мастеровитых халтурщиков Виктора Штембера и Исаака Бродского. Отдельного внимания заслуживает «Хозяюшка» Анастасии Ухановой — эта стилизованная работа, написанная на получение звания художника, как бы суммирует эстетический опыт художницы, содержит аллюзии к малым голландцам и прямые цитаты из графики Альбрехта Дюрера и лубочных картинок.

Источником знания и главным героем выставки стал журнал «Столица и усадьба». Узнать тем не менее что-нибудь об издательском деле (печатались номера в лучших традициях: на дорогой мелованной бумаге в типографии товарищества «Р. Голике и А. Вильборг») или разнице эстетических программ периодики того времени, узнать наконец что-нибудь об авторах, фрагменты чьих текстов без подписей издевательски неуместно рассыпаны по экспозиции, — узнать об этом на выставке «Журнал красивой жизни» решительно невозможно. Нет здесь ни привычного таймлайна, который бы рассказал о перипетиях «Столицы и усадьбы», ни — подумать только! — ни одного печатного номера журнала. Исследовательская работа полностью вытеснена из выставочного зала на страницы каталога и отдельно изданного дайджеста, подготовленного Михаилом Сеславинским. Обходясь без контекстов, экспозиция может восприниматься на нескольких уровнях, сформированных исключительно вкусовыми предпочтениями зрителей: кто-то, как уже отмечалось, подивится курьезам и отказу от «серебряновекового» клише, а кто-то воспримет выбор «Столицы и усадьбы» — выбор, по нынешним меркам, эталонный в дурновкусии — за истинный изыск и впрыск вдохновения. Не стоит, впрочем, принимать за чистую монету эти примеры чувства прекрасного. Бомонд поздней Российской империи не всегда был готов делиться с редакцией тайнами dolce far niente. Страницы же «Столицы и усадьбы» пронизаны иронией и едкой критикой — доставалось не только футуристам и декадентам, но и «конфетно однообразным головкам в древних русских уборах» Ивана Куликова, показанным нынче на выставке, и вычурным домашним обстановкам новой актерской элиты.

Несложно представить, что выставка «Журнал красивой жизни» также насквозь иронична, — пытается подорвать устоявшиеся представления о красивом и стильном, строит экспозицию из намеков, которые, словно подернутое патиной карманное зеркальце, позволяют увидеть отражение сегодняшних дней, устанавливает связь между салоном, китчем и гламуром. Однако на третьем этаже Музея русского импрессионизма случается саморазоблачение проекта. Здесь — продолжение выставки, рассматривающее все ту же тему роскоши уже в отрыве от «Столицы и усадьбы», но через призму восприятия современных авторов. Лакомство это для тех, кто точно не брезглив, — горький дженерик просроченного гламура, поданный в виде лишенных рефлексии работ и наивных и самодовольных текстов художников и коллекционеров. «Опиум» здесь определяет «компанию друзей», а красные подтеки краски из Pinterest — «это не кровь», будто бы оправдывается художница, а «косметика, стекающая и нестойкая, как красота». Пусто — и точка.