В самом конце лета на Netflix состоялась премьера сериала «Каос», первые серии которого, казалось, пытались продлить теплые деньки. Еще бы, ведь действие происходило на греческом Крите, периодически перемещаясь на Олимп. Тот самый, где живут (жили) античные боги. А там всегда хорошая погода. Олимп похож на шикарную загородную виллу, совмещающую современный «лакшери» комфорт и приятные магические дополнения к нему. Травка зеленеет, под зонтиками можно подкрепиться чем-то посущественнее амброзии, в водоемах плавают гигантские надувные фламинго; торжественно поднимая коленки, маршируют ряды прислужников-кэдди, разнося кувшины с водой из источника бессмертия — который примостился неподалеку в виде фонтана, чьи струи образуют идеальный (дорисованный на цифре, разумеется) круг. Боги довольны, вокруг царит демонстративная, определенно самодовольная гармония, и никакой хаос (тем более почему-то на букву К) сюда не проникнет.

И все же в критском Ираклионе в великий праздник Олимпии (что-то вроде почитания всех богов вместе взятых), когда были уже сказаны все речи и принесена в жертву какая-то достойная пожилая леди (ей перерезали глотку), когда были сорваны покровы с подношения богам, шокированная публика увидела кучу дерьма с неприличной надписью, призывающей произвести известные действия сексуального характера с бессмертными олимпийцами. Потрясенный Зевс, смотревший шоу по телеку, понял, что роковое пророчество, сулящее крах его семьи и воцарение хаоса, начало сбываться. («Антихриста» фон Триера громовержец, стало быть, не смотрел).

Что очевидно с первых же минут этого сериала? Ну, конечно, это узнаваемая традиция Нила Геймана, с его остроумными и парадоксально человеколюбивыми играми с божественными и прочими мифологическими сущностями, перепадами от патетического к комическому и упоительной тонкостью в смешении реальной и магической фактур. Обаятельной подробностью разработки «Каос» и очаровывает. Можно не сомневаться, что сценарий писал кто-то, сдававший «античку» в универе. Так и есть: Чарли Ковелл «учились» (так, вроде бы, следует корректно говорить о небинарных персонах) в Оксфорде, изучая английскую литературу. Без античной там явно не обошлось. Внимательная англоманская публика вспомнит этих Чарли, когда они были совсем молоденькими и играли милую застенчивую подружку героя в «Сорок-с-чем-то» (с Хью Лори и Камбербэтчем). «Каос» в любом случае польстит самолюбию всех, кто зачитывался «Легендами и мифами Древней Греции», но прежде всего, порадует изяществом интерпретации этих мифов, вплоть до крошечных деталей. Сотворение мира и титаномахия, миф о Минотавре и нити Ариадны, Гера, превращающая любовниц Зевса в разных животных и насекомых, всезнающие Мойры, сидящие в пещере, Троянская война, Орфей и Эвридика и так далее. Вплоть до подземного граната, который Эвридика покупает в супермаркете, «тацит» — жриц Геры — с отрезанными языками, троянских террористов, жеста поднятой рукой ко лбу с восклицанием «Vero!» (вместо креста и «Аминь»), античных рисунков на пижамке Орфея, трехголовых сеттеров (миницерберов) в Аиде и т.д. А таинственная пещера мойр — это придорожный паб «Пещера», управляемый одноглазым амбалом по имени Поли (можно проговорить: «Полифем» и мысленно погладить себя по голове за прилежание).

Режиссура поддерживает все эти занятные игры и игрушки, добавляя и собственных идей. Так царство Аида неизбежно оказывается туманным черно-белым миром, куда мертвые плывут по Стиксу на корабле, одетые в спасательные жилеты (Лету им придется преодолевать вплавь). И в этом кадре есть не только общее лукавое изящество, но вполне настоящая образная сила. Ад — это серые мертвые небоскребы, бесконечные канцелярские расчеты, британский стиль Второй мировой в низших сферах, пародия на корпоративную культуру самого убогого пошиба и Дэвид Тьюлис в роли Аида. Похожий на чеховского героя в своих круглых очках и соломенной панаме. Его царство было бы неотличимо от пространства кафкианского «Процесса», если бы Аиду все не осточертело (а он просто болен отвращением), и Чарли Ковелл не сделали бы устройство всех своих миров настолько по-английски внятными.

Характеры персонажей и актеры, их играющие, — лучшее, что есть в «Каосе». Джефф Голдблюм не просто играет «Зевса в неофициальной обстановке», в теннисных шортах и общей расслабленности. Сыграть бога, который бывает мелок, жалок, растерян, труслив, разочарован или близок к истерике, — дело почетное, им с успехом занимались многие актеры и до кино и телевидения (вспомним хоть «Амфитриона» или «Прекрасную Елену»). Но Голдблюм по-настоящему вцепился в роль — и сыграл жалкого, растерянного, раздраженного, эгоистичного, инфантильного бога, который в каждой своей реакции остается богом. То, как начинает нарастать в нем гнев, и на крупном плане где-то внутри, подо лбом, принимаются сгущаться тучи, обещая грозу прежде всего внутри черепа Громовержца, — на это стоит смотреть.

Безупречна в своей великосветской стервозности Гера (Дженнет Мактир), забавен вечный яхтсмен Посейдон (его отрекомендовали «пескарианцем»), трогателен Орфей (Киллиан Скотт) — рок-звезда, разумеется. Неотразима мойра Лахезис — Эдди Иззард, кажется, не требует, чтобы к нему обращались во множественном числе, он просто великий как есть. Дионис, бог вина и веселья (Набан Ризван) — типичный придурок из «золотой молодежи», выпрашивающий у папы должность получше верховного короля тусовок. С этим в «Каосе» связана одна из сюжетных нитей, но отметим, пользуясь ситуацией, что о своей обязанности покровительствовать театру этот Дионис и не вспоминает. Неудивительно, что современный театр таков, каков есть, раз боги отвернулись от него.

Лицом «от автора», рассказчиком в «Каосе» становится Прометей, как и положено прикованный к скале с разорванным окровавленным боком и орлом по соседству, и лишь по щелчку Зевса оказывающийся время от времени на Олимпе. Стивен Дилейни (незабвенный Станнис Баратеон) играет его умным, проницательным и невероятно добродушным, похожим на обгоревшего на средиземноморском солнышке английского буржуа. Почему «от автора» именно он? Потому что, как мы помним, Прометей — это тот, который страдает за людей. И, пожалуй, подписался бы под неприличным лозунгом ираклионских богоборцев-дерьмометателей. Собственно, он же их и вдохновил.

Его план замысловат, но точен: надо свергнуть зажравшегося Зевса. Буквально зажравшегося: бессмертными богов делают поглощаемые ими человеческие души. У Прометея три чемпиона, каждый из которых должен нарушить установленный олимпийцами порядок (то ли гармонию, то ли «орднунг» — зависит от взгляда). Эвридика, которая выйдет живой из царства мертвых только для того, чтобы поведать людям о беззакониях Зевса. Ариадна, которая сумеет противостоять божественному пророчеству самым радикальным и кровавым образом (нет, Тезей тут ни при чем, это все миф). И, наконец, третий, нехрестоматийный, но вполне канонический персонаж, умело вытащенный сценаристами, как джокер из колоды: Кеней. Это его заглавная «К» «исказила» привычное слово «хаос». Его история (про кентавромахию) в «Каосе» подвергнута наибольшим изменениям, но осталась суть: Кеней был когда-то Кенеидой и после смерти не сможет упокоиться в Аиде, поскольку он — явное нарушение божественного закона. То, как сценаристы вплели сюда маму-амазонку и мучительные отношения с ней, отвергнутую любовь, изгнание из родного дома, бесприютность и постепенное обретение себя, сделано настолько простодушно и прозрачно, а с другой стороны так профессионально сводит сюжетные концы с концами, что заставляет на миг забыть о том, что все это олимпийское богоборчество свелось в очередной раз к частной (возможно, личной) истории. Но именно преодолевший собственное проклятие Кеней — ключ к обретению свободы от всех богов и падению Олимпа. То есть, по мнению Чарли Ковелл, торжеству подлинного гуманизма. И такой миф сегодня есть, конечно. Выдержит ли он испытание Кроносом, то бишь временем, — еще вопрос. Но вот тут как раз хотелось бы второй сезон: посмотреть на Крит и остальной мир, лишенный богов, и на критян, живущих по принципу «когда бога нет, то все позволено». Сдается, однако, что на этом нить повествования здешней Ариадны обрывается.