Голливудские студии, одна за другой, отказались прокатывать свои фильмы в России. Если никто не передумает, — ни Голливуд, ни Россия, — значит, отечественный кинопроцесс пойдет дальше без голливудского участия. Вообще. В России такого еще не было.

И здесь можно бы много о чем порассуждать. О том, к примеру, что пророчить вынужденный триумф отечественного кинопроизводителя, на правах очередной статьи импортозамещения, — мол, волей-неволей придется смотреть свое, — здесь вряд ли стоит: банкротство прокатных сетей, на 70% державшихся благодаря доходам от голливудской продукции, выглядит перспективой много более вероятной. Помнится, когда Муссолини собрался перевести всю итальянскую промышленность, и кинематографическую в том числе, в режим автаркии, то на протяжении всех 30-х, постепенно, год от года, — процентов по 10 в год, — начал повышать квотирование национальной продукции в прокате; так что когда грянула Вторая мировая, полное исчезновение голливудского кино прошло уже почти незамеченным. Приучил, коротко говоря. (Это даже если оставить в стороне тот простой факт, что и с технической, и особенно с художественной точки зрения кинематограф фашистской Италии был намного лучше развит, нежели современный российский.) Резкое же исчезновение «станового хребта» российского кинопроката, скорее всего, приведет к почти полному обвалу этого последнего. И российские фильмы на большом экране не удастся посмотреть не потому, что не будет фильмов, а потому, что не останется экранов. Помните, как в середине 90-х в кинотеатрах размещались то казино, то автомобильные салоны? Учитывая запрет на игорную деятельность и уход автоконцернов с российского рынка, теперь даже этих вариантов не предвидится.

Можно, далее, невозбранно гадать о том, насколько доступны российскому зрителю останутся голливудские фильмы в интернете. Поскольку платежи на зарубежные сетевые платформы тоже со дня на день окажутся невозможны, тут речь, видимо, исключительно о пиратстве; а предсказывать стратегии пиратов в ситуации нынешнего «черного лебедя» — занятие совсем уж досужее. Что будет с торрентами? С любительскими студиями озвучки (немалая часть которых, к слову сказать, базировалась в Украине)? С нажитым некогда, а затем утраченным за ненадобностью умением «снимать экранки» с внутристудийных закрытых просмотров? Насколько РАО в ситуации культурной изоляции России по-прежнему будет отстаивать права зарубежных правообладателей? Только ли из-под VPN можно будет смотреть голливудские новинки в пиратском качестве? И что там, кстати, вообще будет с VPN?.. Гадай — не хочу. Тут заработают те стихийные законы черного рынка, которые и так-то не поддаются никаким прогнозам, а уж комбинация черный рынок плюс черный лебедь — и вовсе чистый бросок костей.

Но есть здесь и другая составляющая. Культурная. Кино, каким бы голливудским (поточным, аттракционным, насквозь развлекательным, в общем, презренным) оно ни было, все ж таки искусство; а законы искусства, сколь ни странным это может кому-то показаться, будут пожестче экономических. И если, произнося словосочетание «голливудский фильм», каждый из нас видит перед глазами вполне определенный образ, то это потому, что в нем и впрямь есть и определенность, и образность. И суть его отнюдь не исчерпывается маркировкой «страна-производитель». Иными словами, оставить российского зрителя без голливудской продукции — значит лишить его конкретного смыслового поля. В мировом кинопроцессе, каким он сложился за последние сто с лишним лет, у голливудского сегмента есть вполне определенная функция, которую входящие в него фильмы выполняют, а все остальные — нет. И тут уже не так важно, в упадке ли нынче Голливуд и насколько хорошо его фильмы ту самую функцию выполняют. Важно, что они выполняют именно ее.

Неправы те, кто полагает, будто Голливуд «насаждает» (ну или хотя бы «транслирует») некие «американские ценности». Голливуд в Америке всегда был государством в государстве, на протяжении всей своей истории он с завидным постоянством умел вызывать гнев правобережного истэблишмента (будь то, в разные периоды американской истории, «левого» или «правого»), и чуждость «голливудских ценностей» «американским» не раз становилась поводом для государственной опалы. Если коротко, то Голливуд с самого своего основания стремился научиться формулировать на языке экранных образов универсальные, наднациональные ценности, которые не зависели бы от культурного бэкграунда зрительской аудитории. В любом французском фильме француз увидит в сто раз больше, чем самый образованный и франкофильствующий нефранцуз; любой российский фильм — будь то Звягинцева или, наоборот, кого-нибудь из Михалковых — скажет отечественному зрителю в сто раз больше, чем самому вдумчивому иностранцу. И к любому из американских фильмов, снятых за пределами Голливуда, — у независимых продюсеров, на небольших студиях, — это рассуждение также вполне применимо. Вот там — американские ценности (что бы это ни значило), и американская фактура, и специфика нравов и социальных типов, которая любому американцу внятна, а для любого неамериканца темна и условна. Голливуд же применяется к конкретике американских реалий немногим больше, чем к реалиям французским, российским или вообще индийским. Он мыслит стереотипами, он оперирует моделями и модулями, фильм за фильмом и эпоха за эпохой пытаясь угадать и вычислить, какие же из этих стереотипов и моделей носят настолько общечеловеческий характер, что никакая национальная специфика (а также культурная, религиозная, социальная и т. д.) им не помехой. Голливуд — это «Золотая ветвь» Фрэзера в действии, это эпическая экранизация трудов Проппа (который давно бы занял почетное место среди великих филологов прошлого, вéдомых одним лишь пытливым филологам настоящего, если бы к его «Морфологии волшебной сказки» как к первоисточнику не отсылал каждый, даже самый тухлый, голливудский учебник сценарного ремесла). И если Голливуд вот уже сто лет как остается безусловным лидером кассовых сборов в мировом прокате, то это не потому, что он как-то особенно коварно и эффективно девальвирует эстетические ценности на потребу толпе, а потому, что он именно так — и именно для этого — и был придуман: существующим и понятным поверх любых границ и систем. Это не означает, что такой подход — единственно возможный или даже лучший. Это означает лишь, что он действенный. Снять фильм так, чтобы он оказался равно воспринимаем китайским кули, немецким автослесарем и аргентинским гаучо? Очень нетривиальная, если вдуматься, задача. Ее-то Голливуд и решил. И продолжает решать. С переменным успехом, подчас жертвуя ферзями во имя свободы пешек, на злую радость всем ценителям высоких и сложных построений… Но за пределами Голливуда эту задачу решать, сколько ни пытаются, так и не могут научиться. Вероятно, потому, что быть простым — намного сложнее, чем кажется.

Отсюда же — высмеиваемая эстетами и снобами на протяжении десятилетий тяга Голливуда к хэппи-эндам. В ней, в тяге этой, есть и утешение (на которое эстетам вечно не хватает милосердия), и стремление выработать и предъявить рецепт для победы добра над злом, — стремление не то сказочное, не то религиозное по своей природе. Большинству национальных кинематографий хэппи-энды плохо даются: они выглядят там искусственной добавкой, простеньким рецептом зрительского успеха, неким сценарным глютаматом натрия. Голливуд же всегда — по крайней мере, в лучшие свои годы — берет хэппи-энд как цель, которой обязан добиться сценарист на конкретном материале, дабы продемонстрировать, что добро может победить зло — и объяснить, как именно это может получиться. И оставить российского зрителя без голливудской продукции — значит, среди прочего, лишить его регулярных, еженедельных показательных мастер-классов: про то, как одиночка бросает вызов системе и, вопреки всякому вероятию, ломает ее, или про то, как слово правды весь мир перевешивает, или про то, как способность к сочувствию оказывается сильнее морока власти и голого расчета… Вопрос ухода голливудских студий с российского прокатного рынка — в первую очередь вопрос репутационных рисков, в котором современная Америка стала особенно уязвима, и студии тут вроде бы в своем праве. Но, возможно, перед принятием этого решения им — именно им — стоило бы проконсультироваться с какими-нибудь другими организациями. Например, с Красным Крестом. Или даже с собственными сценаристами. Которые, похоже, про оправданный риск знают чуть больше. И чуть лучше знают цену, которую нужно заплатить для обеспечения победы добра над злом.