Что делает такой невероятной судьбу Грегори Дэвида Робертса, австралийца, родившегося в 1952 в Мельбурне, успевшего, кажется, где-то поучиться в университете, возглавить что-то вроде революционного анархического кружка, совершенно определенно подсесть на героин, стать грабителем банков (видимо, действительно с игрушечным пистолетом — никого не убил), получить двадцатилетний срок в тюрьме строгого режима, сбежать оттуда и десять лет прожить в Индии? Количество не вполне достоверных биографических сведений? Героин? Грабежи? Индия? Побег? Последний — безусловно. И не столько потому что это немыслимо сложное и опасное дело, сколько потому, как именно Робертс его оценивает: как повод для собственной простодушной гордости и предмет острой зависти большинства окружающих. Большинства — в том числе тех, кто никогда не нарушал закон и не попадал в тюрьму ни в одной стране мира. Побег — это другое. Это безусловная нравственная ценность, он прекрасен сам по себе.

Но ведь на этом история Робертса не закончилась. Он выжил, судя по всему, связался в Индии с местной мафией, во всяком случае, взяли его повторно через десять лет в аэропорту Франкфурта с героином. И отправили обратно в австралийскую тюрьму, где он провел еще шесть лет, два года из них — в одиночке. Потом вышел, в 2003 опубликовал писавшийся примерно все эти годы роман «Шантарам», ставший не просто мировым бестселлером — сенсацией. В 2015 вышло продолжение — «Тень горы». Вернулся в Индию. В 2022 опубликовал книжку под названием «Духовный путь». Сейчас ему семьдесят, он как раз недавно записал свой первый музыкальный альбом.

Все это, наверное, головокружительно само по себе (как настоящая голливудская история успеха и даже круче), но тут весь вопрос в том, что за роман. «Шантарам» интересен не только и не столько как увлекательная история опасных приключений молодого человека в чужом незнакомом мире — и восхищаться Робертсом за то, что случилось с его лирическим героем, вероятно, было бы немного наивно: он и сам не раз пытался возражать своим фанатам, дескать, не все персонажи и диалоги романа документально достоверны, кое-что пришлось все-таки просто взять и написать. Но желающих поверить рассказчику на слово от этого не уменьшилось. Со всех известных фотографий на читателя смотрит идеальный австралийский каторжник (рыжий, лобастый, краснолицый, волосы заплетены в длинную косичку), большой почитатель Неда Келли (прекрасно он о нем написал), тонкий ценитель хороших байков, старых книг, широких улыбок и красивых слов. Милостью божьей, у этого парня явно был шанс выжить на злых бомбейских улицах.

Его роман — большой, насыщенный, непросто и ненадежно выстроенный, — вовсе не результат внезапного гениального озарения или хвастливого графоманского словоизвержения. Как ни странно, «Шантарам», который нередко бранят за стиль (преимущественно те, чьи тексты в лучшем случае можно определить как «посредственные»), интересен именно своими стилистическими приключениями. Первая треть романа — это череда непрерывных усилий, честных и невероятно трогательных. Оказавшийся один-одинешенек с поддельным паспортом и небольшой суммой денег в кармане посреди мира, в котором Лину (так называют главного героя, хотя это имя тоже поддельное) по сути, знакомы только некоторые рецептуры наркотических смесей, герой начинает свое путешествие, без устали наблюдая, учась и восхищаясь. Он никогда не позволяет себе обкуриться до такой степени, чтобы «видеть только красоту» (как это бывает свойственно многим продвинутым первооткрывателям индийской духовности), напротив. В Бомбее 1980-х он замечает все: нищету, голод, грязь, вонь, насилие, уродство, безнадежность, коррупцию и прочее — во всем их дьявольском разнообразии. Но в самом омерзительном переулке он подметит чисто выметенный внутренний дворик, в самом жалком нищем разглядит ленивую беспечность свободного человека, в самом униженном мошеннике — необычайно обаятельную улыбку, и в самом несчастном прокаженном — человеческое достоинство.

От абзаца к абзацу сквозь ужасы, мерзость и низость — что-нибудь, хоть что-нибудь красивое, духовно значительное или (если совсем уж невмоготу) хотя бы гротескно занятное. Он описывает отвратительную помойку посреди города, на которой «пируют жирные бесстрашные крысы». Ключевое слово — «бесстрашные». Нашел. А если уж попадается на пути какой-нибудь выразительный окаянный душегуб, в котором, вроде бы, человеческого разглядеть совсем невозможно, то автор с героической отвагой сообщает: «Он мне сразу очень понравился». Это вопрос не только устройства характера (не случайно герой получает имя Шантарам, что означает «мирный человек»), но и неустанной работы над собой — сделать так, чтобы что-то или кто-то понравился. Зацепиться за это. Нарастить на многократно избитом теле и не менее покореженной душе немного добра. Одно из самых простых определений дхармы — «то, что поддерживает». «Шантарам» — не путеводитель по Бомбею сорокалетней давности, а авторский способ утверждения жизни (оставшиеся две трети романа — попытка сохранить собранное с таким трудом). Поэтому упреки в излишней вычурности некоторых эпитетов и длиннотах философских диалогов (не то чтобы ошеломляющих новизной) — бессмысленны. Полноте — этот человек проделал над собой такое, что ему понравился Болливуд. Да он практически бодхисаттва после этого.

Разумеется, роман, в котором есть неукротимая витальность индийских улиц, холера, трущобы и дворцы порока, гангстерские разборки и война в Афганистане, загадочные интеллектуалки и добросердечные шлюхи, философы-мафиози, страшные тюрьмы и медведь, обожающий обниматься, — такой роман был обречен на экранизацию. Робертс написал сценарий. Интерес к участию в фильме в свое время выражал Джонни Депп (вполне возможно, увидев в нем возможность продолжения «Страха и ненависти в Лас-Вегасе»). Но это было давно, и все закончилось телесериалом, работа над которым началась в 2019 году, а сейчас дорогостоящий двенадцатисерийный «Шантарам» выходит на стриминговом сервисе Apple TV. Создатели сериала сделали все, чтобы избавить зрителя от дискомфорта, который, весьма вероятно, могло бы доставить экранное знакомство с этим романом. Поэтому у телевизионного «мирного человека» два противника — сценарий и режиссура.

Эрик Уоррен Сингер и Стив Лайтфут, опытные сценаристы, безусловно, владеют классической техникой перевода литературного произведения в телевизионное повествование. Поэтому они выпрямили закрученное, упростили сложное, объяснили странное и отрезали остальное. Временная спираль духовных путешествий Лина Форда превратилась в прямую последовательную линию авантюрных событий (оставили лишь флэшбеки воспоминаний об австралийской тюрьме). Криминальный сюжет, на который герой смотрел боковым зрением, прямиком фокусируясь на создании нового образа мира, переместился в центр. Неизбежным следствием стало то, что в истории, рассказанной от первого лица, зритель парадоксальным образом знает о происходящем больше рассказчика: появились эпизоды, в которых герой не участвует, объективная реальность вытеснила субъективную. Публика уже в курсе, что Лина не раз предали те, кого он любит (и понимает почему), а он все еще томится во внутренних монологах.

Неизбежными оказались и потери, ставшие следствием «нового пуританства»: курить все, что курили в Бомбее в 1980-х, да еще и в описанных на страницах романа количествах, сегодня в кадре никак не возможно. Герой не может зарабатывать на жизнь скромными нелегальными сделками с туристами — потому что он хороший (разве что услуги гида предложит). Ничего особенно забавного, жуткого и уж тем более гротескного — «экзотического» — в поведении и образе жизни местного населения быть не должно, иначе это постколониализм. По этой же, похоже, причине, неотразимо обаятельный в книжке друг Лина Прабакер, лишился львиной доли своего неповторимого очарования, превратившись в благонравного посредственного юношу. (Благонравная посредственность — это вообще остроактуальный тренд, но тут он, к несчастью настиг ностальгически избыточный текст, полный ярких идей и образов прошлого века). Выпущенные в «объективную» — постную и плоскую — телереальность из-под контроля страстного авторского взгляда, изрядно потускнели и многозначительная сердцеедка Клара (в исполнении Антонии Александровны Деспла), и сногсшибательная проститутка Лиза (Электра Килби), и всамделишный болливудский ковбой Викрам и прочие сорок разбойников, порожденные не только наблюдательностью и фантазией Робертса, но и смешением «Тысяча и одной ночи» с «Крестным отцом».

Именно в этом — в отсутствии авторского взгляда, выраженного кинематографическими средствами, — и есть главная проблема сериала. Режиссеры меняются (особое значение, видимо, придавалось участию коренного индийца Барата Налури), ровный механический ритм повествования и маловыразительный монтаж остаются. Ни разу за шесть вышедших уже серий не сбить дыхания, не зацепиться (крупностью, длительностью плана) за чье-то лицо, не обнаружить чем оно могло бы «сразу очень понравиться», не позволить камере соскользнуть с магистрали сюжета в соседний переулок (и это на извилистых улицах Бомбея!). Никто не ошибся с «Шантарамом» — из него и вправду могло выйти отличное кино. Но снять такое кино, наверное, мог бы Витторио Де Сика времен «Похитителей велосипедов». Но где же взять на телевидении столько велосипедов… На полсериала — один выразительный кадр: ночной пожар в трущобах, снимаемый удаляющейся камерой со все более высокой точки, превращает бушующее пламя в едва различимое свечение внутри огромного темного пятна нищих лачуг, окруженных тишиной и равнодушием гигантского города.

Телевизионный «Шантарам» так и остался бы «признаниями авантюриста у индийской гробницы», но в роли там снялся Чарли Ханнэм, а в роли бомбейского «крестного отца» Кадер-хана — Александр Сиддиг. Британцы в Индии — видимо, это еще долго будет отдельным сюжетом, даже если речь идет об актерах, способных —пусть всего на несколько кадров — «разогнать» телевизионный криминальный экшен до масштабов романа. Чарли Ханнэму со времен «Сынов анархии» идут роли мятежных байкеров с богатыми духовными запросами и никакими пытками не укротимым чувством юмора. А Александр Сиддиг в многочисленных ролях «загадочных принцев Востока» никогда не шел на «экзотические» компромиссы, обнаруживая за ожидаемой сладостностью манер привычный расчетливый интеллектуализм выпускника Лондонской академии музыки и драмы. Вот они оба мне очень понравились. Это немного, конечно.

Но надо же с чего-то начинать.