«— Так, стало быть, вам надобны мертвые? — Не мне. Министерству культуры». Этот диалог Собакевича с Чичиковым из сериала Григория Константинопольского — квинтэссенция новейших «Мертвых душ». Сценарная идея превосходна: современный Чичиков (а какой еще может быть?), чиновник по тайным поручениям Минкульта, колесит по Руси на «птице-тройке» BMW третьей серии и скупает не мертвые крестьянские души, дабы заложить их в Опекунский совет, а, совсем напротив, предлагает высшим чиновникам губернского города Бугорска заранее выкупить себе места захоронений на престижных московских кладбищах. Дело хоть и темное, а — лестно! Ассортимент — широчайший, на любой вкус и кошелек (торги, само собой, начинаются с десяти, что ли, миллионов и переваливают за сто): тут и Новодевичье, и Ваганьковское, и — для солидных господ с солидными запросами — у самой Кремлевской стены. Да не абы где, а непосредственно слева или же справа от Владимира Владимировича (того-чью-фамилию-нельзя-называть).

И тут еще один поворот «птицы-тройки». Место — полдела. Важно, чтобы соседи все были, как на подбор. Надо сказать, что соседей по кладбищу в сериале Константинопольского подбирают не только остроумно и точно, но даже и не без изящества, табличка к табличке, монументик к монументику, просто малина, а не будущие покойники, один к одному. У Кремлевской стены в непосредственной близости к святилищу «Самого» вознамеревается лежать, натурально, губернатор с супругой (средств на эдакие возвышенные фантазии хватает, даже и с лихвой, не извольте тревожиться). Семейству Маниловых, вместе со всеми планами построения бельведеров и прочих прекраснодушных парадизов, упокоиться возможно не иначе как рядом с семейством Чубайса (отдельный участок кладбища, известный в народе как «Усыпальница прогресса и демократических надежд»). Коробочке, бугорскому мэру, даме экстравагантной, искушенной, ума фантастического, сердобольный знаток человеческого сердца Павел Иванович предложил было лечь бок о бок с В.И. Матвиенко, но — сорвалось! Не надобна Валентина Ивановна, подавай Коробочке Максима Галкина (такие романтические страсти в склепе, что держись!).

Предсказуемый Ноздрев потребовал себе «Захарку Прилепина», однополчанина, рубаху-парня, дабы беспрепятственно запечатлевать посмертные «безешки». Плюшкин возмечтал о загробном союзе с Федором Бондарчуком (согласно сценарию, Плюшкин, промышляющий ныне собирательством самой безнадежной ветоши — бумажных книг, в молодости имел амбиции кинорежиссера). Торговал-то он Бондарчука, дескать, учились вместе, но по всему выходит, что копать (в хорошем смысле слова) следовало под Михалкова (уж и Casta Diva в фонограмме была припасена) — при всех поэтических нюансах мертвее бы вышло, точнее, надежнее, все-таки поначалу сценарий «Мертвых душ» силен был именно тайной логикой. А вот какой черт догадал Собакевича посмертно зарифмоваться с Алексеем Навальным оставалось лишь гадать: не сработала рифма, да и размер не тот, не таких правил люди в бугорском чиновничестве. Неужто попомнили бывшему помещику, что называл тот в гоголевском оригинале весь город мошенниками? (Забавно, что сериал вышел в разгар скандала с покушением на убийство главного российского оппозиционера — и польстившийся на Навального Собакевич невольно стал выглядеть прямо-таки вольтерьянцем. Каков масон! Он бы еще в мавзолей в такой компании ломиться принялся, фетюк провинциальный! Ну или стоит предположить, что, откушавши «няни», Собакевич втайне баловался на досуге химическими опытами…).

Все это занятно, и даже неточное — умилительно. Ничего особенно нового, впрочем, нет: подобными «осовремениваниями» отечественный театр, к примеру, балуется давно, а в перестроечные 90-е от сатирически настроенных режиссеров, в волнении перечитывающих Гоголя (в особенности «Ревизора», конечно) с восклицаниями «это же все про нашу жизнь!», просто прохода не было. Да и до сих пор опыты доморощенного постмодернизма не перевелись. Хороший капустник всегда ценился высоко. На большее же сериал Константинопольского, очевидно, и не претендует: постмодернизм его именно что из 1990-х, самого «лихого» «кооперативного» разбора — пестрое разбитное бесстилье визуального ряда, с одной стороны, закономерно, так Бугорск и живет, все из подбора, цыганский ампир пополам с рублевским версалем плюс пару «картин родной природы» для настырных патриотов «желтого дрока со своей пирамидальною верхушкою». У Ноздрева вон, и вовсе фанерный рейхстаг во дворе маячит, остался с прошлой военно-патриотической реконструкции неразобранным. Вульгарная ресторанная певичка мурлычет Высоцкого «В сон мне желтые огни…», а ансамбль то и дело вместо «Эх, раз, еще раз…» сваливается в ностальгическое «Yaki-Da». Вот и все у нас так. Но с другой стороны, пока общее правило для «картинки» этой чумной птицы-тройки чьим-то героическим усилием придумано и воплощено не будет, даже не надейтесь, что из всего этого заснятого на пленку театрального капустника выйдет какое ни на есть кино. Тут и с ТВ не все гладко (и нет, оператор, который пару раз дает нижний ракурс для Чичикова, а после мудрит с объективом, иллюстрируя наркотический приход, тут совсем не помогает).

И все-таки «Мертвые души»-2020 — это про сегодня. На глубинном психологическом уровне. Дело-то в малом, пустячном даже, почти незаметном. А именно в той легкости, с которой с губ актеров срываются знакомые имена и фамилии реально живущих деятелей культуры, политики и всего прочего. Тут нет места концертному выверту, непременному крохотному подмигиванию и микроскопическому апарту, словом, тому, что непременно сопровождало бы все это капустное вольномыслие еще, казалось бы, совсем недавно. Ан нет, давно. А ныне попросту говорится: вот, дескать, тебе, барин, и кремлевская стена в Юрьев день. Без напряжения говорится, без ненависти, без отвращения, без каких-либо тайных неблагонамеренных мыслей — никаких тут подавленных комплексов, никакого тайного шутовского бунта, все просто и буднично, все могилки выкопаны давно, просто поджидаем, время коротаем за сериальчиками. Хоть бы и местными — а все забава.

Это должно было рано или поздно случиться — и случилось. Тотальное равнодушие, испытываемое высоким начальством к своему народу, сделалось взаимным в совершенстве. Политический и телевизионный истеблишмент на голубом глазу с высокой колокольни плюет на макушку народа-богоносца («божья роса» стала поминаема едва ли не ежедневно) — так и крепостной люд не остался в накладе. Только бестрепетность и невозмутимость, никакой ажитации, всем могилки намечены, можно уж и не торопиться, а запрягать, как положено, долго. Эта бричка непременно доедет в свою Казань. Прозрачными от застывшего равнодушия глазами смотрят обыватели на именитых мертвецов — даром что те живы и даже, по их меркам, процветают. Преоригинальнейшая интонация. «Мертвые души» в самой сути. Неостановимое извращенное соскальзывание в смерть.

Как наверняка определить, что Плюшкин — человек «из бывших», опустившийся аристократ духа, в новые времена не вписавшийся? Бог с ней с библиотекой ненужной, с нищим бытом, лохмотьями и общей помятостью (кто нынче не помят?! У кого библиотеки нет!). По интонации определяется, по кровавой пелене ненависти в глазах, по искореженному отвращением рту, по сердечной судороге, с которой Алексей Серебряков выхаркивает запоздалые проклятия вслед искусителю Чичикову. Так теперь не делают. Теперь весь смысл в легчайшем невозмутимом порхании: «Рядом с Валентиной Ивановной? С Владимиром Владимировичем желаете? Ах, отчего же нет, голубчик, вполне возможно!». Нет больше Бессмертных Кащеев — есть только задерживающие соседей по кладбищу.

Актерские работы в «Мертвых душах» — как на подбор (тут не стоит ничего преувеличивать — к этим задачам наши артисты готовы, хоть среди ночи разбуди). Тих и светел многомудрый и многоопытный губернатор — последняя роль Сергея Колтакова вышла идеально точной и парадоксально печальной (ему авторы посвятили свой сериал). Лих и азартен неугомонный Ноздрев, «ветеран ДНР, член военно-исторического общества», накрепко привязанный к бутафорским бармалейским усам, — помимо Сергея Колтакова сериал посвящен еще и памяти Ролана Быкова, и Тимофей Трибунцев — живое воплощение этого жеста. Неожиданна здесь эксцентричная Елена Коренева (Коробочка), напротив, вполне ожидаема Анна Михалкова (Агафья Тихоновна), и совсем уж неотменим Иван Охлобыстин (крохотное камео — капитан Копейкин), камео вообще презабавны: Алексею Кортневу и Семену Слепакову в ролях прокурора и адвоката слова, в общем, не очень нужны — и так смешно.

Евгений Цыганов-Чичиков замечательно точен и свободен в роли, что и делает любезнейшего Павла Ивановича необыкновенно мягким, благодушно-комфортным, так что фирменная незлобивая полуулыбка, сопровождаемая блуждающе-невозмутимым взглядом (не без остроактуальной «божьей росы» в глубине), приобретает здесь черты не индивидуальности даже, а совсем напротив — это уже практически часть униформы, как невидимые миру погоны. И нужды нет, что в очередном капустном номере губернаторская дочка поет герою Цыганова «Ах, как я была влюблена, мой друг, и что теперь?» — с Павлом Ивановичем все выходит еще мудренее. Чичиков ведь только по легенде приписан к Минкульту, а на самом деле он — никто иной как майор ФСБ, расследующий дела бугорских мздоимцев и коррупционеров. В финале он появляется, чтобы напустить орлов госбезопасности на незадачливых гоголевских безобразников. Ну вот и ладушки. Шутил-шутил режиссер, чуть не до либерализма проклятого дошел, но в конце концов все кончилось явлением «бога из машины». Бог, правда, у Константинопольского служит в ФСБ, — ну так если льстить начальству, то грубо, по-крупному. Иначе, не ровен час, не разберет. А тут все наглядно. «Русь, куда несешься ты?..». На Лубянку. Вот и ответ. В конце концов, сжег же Гоголь второй том «Мертвых душ». А Константинопольскому придется всего-то сжечь последние минут двадцать четвертой серии. Разве же это беспокойство, разве потеря репутации? Пустяк совершеннейший.