Реплика Ирины Кориной «Самое удивительное в Европе — то, что она существует и вместе с ней живет миф надежды» вынесена на стену третьего этажа и предваряет первый из девяти разделов «Многообразия. Единства». Его название — «Мечты и демократия» — вполне ожидаемо, если иметь в виду идею, лежащую в основе этой выставки, придуманной Вальтером Смерлингом, председателем Фонда культуры и искусства (Бонн). Вслед за Жаном Монне, одним из отцов-основателей Евросоюза, он рассматривает Европу не как данность, а как проект. Роль, отведенная в нем художникам, — они, как убеждает нас Смерлинг, «вольны наводить мосты взаимопонимания, обходя ловушки политических противоречий», — в экспозиции и отражена, но не буквально. Никто не обходит политические ловушки — напротив, все в них стремятся, вызывая на откровения, завлекая, затягивая зрителей в вынужденный, но необходимый диалог.

Противоречие заложено в самой конструкции выставки, придуманной как способ поговорить о главном через культуру — причем поговорить на самом высоком уровне: «Многообразие. Единство» неслучайно проходит под патронажем президента РФ. Премьера должна была состояться еще в 2020 году в Москве, но тотальный карантин ее отменил, и первой версией этого по-настоящему глобального интернационального проекта, в котором участвуют 90 художников из 34 стран, стала выставка в Берлине. Летом она занимала два ангара на территории исторического аэропорта Темпельхоф, идеально подходящего для рефлексий на тему прошлого — и для сильных высказываний об искусстве, которое, кажется, единственное остается откровенным и неуправляемым, не ведая границ.

В нем кипят совсем не романтические страсти — надувные «древности» Кориной («Курортный дух», 2020) могли бы напомнить об отпуске, но сувенирные орлы все равно маркируют власть. Здесь искрится едкий сарказм, как в черно-белой игре в настольный футбол Маурицио Каттелана, где игроки разделяются по цвету кожи, а не только по цвету формы. Есть место и политической сатире — в ползущих на коленях фарфоровых чиновниках голландская художница Патрисия Карсенхаут материализует христианскую формулу Mea culpa. Не забыли и о пафосе, с которым немец Мануэль Граф переводит в объем на 3D-принтере эротические рисунки Сергея Эйзенштейна — так, что они моментально становятся похожи на скульптуры сразу всех модернистов, от Цадкина до Мура и Липшица. Но главные переживания обращены к драмам, от которых невозможно отделаться, не усвоив урок и не сочувствуя жертвам. Ими кажутся здесь не только переодетые персонажи украинского фотографа Бориса Михайлова из его «Советского коллективного портрета» (2011), снятого на съемках «Дау», но и испарившиеся герои «Зимнего пути» (2015–2020) — многослойной «руины» Ансельма Кифера, отсылающей к Шуберту и к мадам де Сталь, подарившей Германии французский романтизм.

Пять тысяч «солдатиков», ждущих встречи со зрителями, — это интерактивная часть «Мемориала» Фернандо Санчеса Кастильо. Известнейший испанский художник, работающий с искусством памяти, это он в свое время порезал на куски яхту диктатора Франко, превратив ее в скульптуру («Синдром Герники», 2012), и украшал парки Марселя и голландского Анхема «Фонтанами диктаторов» (2008). Теперь его пластмассовая «армия» стала комментарием к фотографии, сделанной в 1936 году в Гамбурге. На снимке толпа рабочих зигует в честь спуска на воду судна «Хорст Вессель», и только Август Ландмессер — единственный из них, кто отказался вскинуть руку в нацистском приветствии — стоит, демонстративно скрестив руки на груди и напоминая своим видом, что выбор всегда есть.

Одного человечка может взять и унести с собой каждый, кто напишет собственное определение демократии. Бумажку надо бросить в щель опечатанной автором урны — возможно, собрание этих рецептов вдохновит Кастильо на новое произведение. «Мемориал» был создан год назад специально для нынешней выставки — как и многие другие работы на ней, представляющие адекватный срез contemporary art Европы: «Многообразие. Единство» — это парад всех жанров и всех звезд в диапазоне от Энтони Гормли и Георга Базелица до Люка Тюйманса, Анри Сала, Slavs and Tatars, Моники Бонвичини, Эрвина Вурма…

Илья и Эмилия Кабаковы сделали для выставки оптимистический «Последний взмах» (2020): символ Европы, «корабль, полный сокровищ, сохраненных на протяжении веков», управляется единственным гребцом — но на помощь ему спешат ангелы. Базелиц, выросший в ГДР, выступил с «Русскими картинами» (1992–2002), переработав для них весь соцреалистический ассортимент, от грабаревского «Ленина на проводе» до герасимовской «Матери партизана».

Кураторы рассчитывали получить на выставку проект израильтянки Яэли Бартаны, показанный в 2011-м в Польском павильоне на Венецианской биеннале и призывающий евреев вернуться в Польшу. Но она предпочла новый, сделанный специально для проекта неоновый объект, обыгрывающий понятие кризиса: переставляя буквы в слове crisis, художница извлекает из него новые значения.

Можно попытаться представить себе, как здорово все это смотрелось в Темпельхофе — и как будет выставлено в Париже, куда выставка отправится, как только 13 марта будущего года закроется в Москве, хотя уже сейчас понятно, что в Palais de Tokyo «Многообразие. Единство» будет располагать куда меньшими площадями, чем в Берлине. Но в пространство недавно освоенного Третьяковской галереей Западного крыла выставка вписалась идеально: директор музея Зельфира Трегулова справедливо напомнила, что в этой части здания, где раньше располагался Центральный дом художника, впервые у нас показывали современное западное искусство — в частности, Герхарда Рихтера. Теперь для «Многообразия. Единства» он выбрал серию своих характерных «закрашиваний», в которых живопись, нанесенная поверх напечатанного снимка, проявляет истинную, по мнению автора, а не мнимую, как на фотографии, реальность образа.

Из правила, согласно которому в проекте участвуют только живые художники, сделано единственное исключение — для Кристиана Болтански. Художник, которого не стало этим летом, назвал свою видеоинсталляцию специально в честь проекта — «Снова многообразие единства». Это продолжение старой идеи, воплощенной в 2011 году в выставке «Шанс»: тогда Болтански застроил ею французский павильон в Венеции. Десять лет назад фрагменты портретов младенцев случайным образом соединялись в новые лица, теперь части случайно отобранных фотографий детей из России, Германии и Франции, складываются на видео в новое лицо, которое становится плодом смешения этносов — это как раз то, что Болтански всю жизнь исследовал, ни на секунду не забывая о своих разных корнях, от еврейских до корсиканских.

Видео Болтански экспонируется в разделе «Диалоги и дневники», по соседству с работами Рихтера и «Албанским букварем» Петрита Халилая — железными обломками, волшебным образом складывающимися в кружево граффити, подобное тем, что он рисовал на партах с друзьями в детстве в Югославии, еще до войны. А в следующем разделе — «Сила и равенство» — обращают на себя внимание работы скульптора Аннет Мессаже, ассамбляжи, созданные супругой Кристиана Болтански из повседневных вещей и напоминающие о тоске и одиночестве. Однако принцип деления на разделы, который исходит из сюжетов работ, не связан напрямую с отведенными им местами — все здесь, находясь в диалоге друг с другом, чудесным образом перемешано. Кураторы Сергей Фофанов и Фаина Балаховская вместе с архитектором Алексеем Подкидышевым так ловко вписали гигантскую экспозицию в скромные пространства третьего и подвального этажей, что даже по сравнению с берлинским вариантом, обошлось без потерь.

Поместился даже Гормли — тот самый Энтони Гормли, которого мир знает прежде всего по исполинскому стальному ангелу в Гейтсхеде. Созданные им для «Многообразия. Единства» кариатиды из чугунных блоков («Срез», 2020) меньше того ангела, но для помещения под крышей весьма велики, а главное, тяжелы: они не стоят, а висят. Доставка их была настолько трудна, что устроители выставки думали даже отказаться от этой работы — но Гормли рвался в Москву, как чеховские сестры. В итоге его кариатид устроили в нижнем зале бывшего ЦДХ: как входите — сразу налево и вниз.

Это, может быть, лучший зал выставки — весь про чистое искусство. Слева — отстраненная живопись Тюйманса. Впереди кариатиды, напоминающие статуи египетских царей — и Анри Сала: руки, тянущиеся друг к другу, как у Микеланджело («Небесно голубой», 2008), и нежное видео «Если, и только если» (2018), очень характерное для художника, всегда стремящегося к соприкосновению с музыкой. В этот раз ее исполняют скрипач и улитка, ползущая вверх по смычку.