Два сочинения, объединенные одним оперным вечером, — «Саломея» Рихарда Штрауса и «Клетка» Вольфганга Рима — составили на Мюнхенском фестивале 2008 года двухчастный спектакль, связанный декоративно, стилистически и даже сюжетно в единое целое.
Присутствует сквозной, хоть и немой, персонаж: из оперы Рима в «Саломею» неожиданно перекочевал изрядно ощипанный орел (артист миманса Стивен Баррет) с черно-красным оперением крыльев и гибким тельцем. Постановщик, Уильям Фридкин, — оскароносец, создатель знаменитого фильма «Экзорцист», — похоже, постепенно перемещается от Голливуда в сторону оперы. Он уже поставил «Воццека» во Флоренции, дебютировал в Лос-Анджелесской опере с тем же спектаклем, поработал в Турине. Мюнхенский дебют — признак того, что Фридкина заметили и признали самые крупные европейские оперные дома, к каким, без сомнения, относится и Баварская опера.
Геометрические декорации — вписанные друг в друга рамы и арки — составляются в «Саломее» в бесконечную, уходящую вдаль и вверх анфиладу, прообраз Вавилонской башни. Рамы-аркады могут с легкостью, бесшумно скользить по сцене: отъезжать вбок, приподниматься, становиться частоколом. Модульное, беспрестанно меняющее очертания и объемы пространство спектакля создано художником Хансом Шавернохом, а призрачно-тусклый, дымящийся свет, заливающий сцену, — заслуга художника по свету Марка Джонатана. Все вместе, включая дирижера Кента Нагано, который бесподобно чувствует современную музыку и отлично справляется с роскошествами штраусовского оркестра, создали зрелище вполне эстетское и какое-то отстраненное, прекрасное той холодной красотой совершенного кристалла, которой любовался бедняжка Кай, заледенев сердцем во владениях Снежной королевы.
В спектакле Фридкина, согласно либретто обеих опер, царствует ночь, всеобъемлющая и непроглядная. Луна, освещая подробности кровавой драмы, развернувшейся во дворце царя Ирода, так же равнодушно светит и в Das Gehege Рима (труднопереводимое название оперы означает «вольер», «загон», «клетка» и даже «паддок»). Моноопера для женского голоса длится всего 35 минут и в структурном смысле представляет собой аналог «Человеческого голоса» Пуленка или «Ожидания» Шёнберга. Из темноты, из глубины сцены возникает дама (Габриэле Шнаут). У дамы нет имени, мы не знаем ее истории: она поет исступленно, страстно, ища избавления от одиночества. Неясный путь приводит ее ночью в зоопарк: она видит орла в клетке, выпускает его и провоцирует, побуждая гордую птицу к слиянию с ней, как новоявленная Леда.
Культурных параллелей и аллюзий в опере Рима великое множество. И главная параллель, конечно, с «Саломеей». И корпулентная дама, словно сошедшая с кошмарных гравюр Отто Дикса, и декадентски изломанная, тонкая как веточка, Саломея Ангелы Деноке — деструктивные личности, для которых обладание есть разрушение. Если им не удается завладеть объектом страсти, если объект сопротивляется соблазнению, его попросту уничтожают. Героиня Шнаут, убедившись в бессилии старого орла, в финале разрывает птицу на клочки и предстает, торжествующая, с орлиными крылами за спиной, посреди кровавых ошметков, освещенная контровым светом — луной: так она восстановила чаемое единство с объектом страсти и приобщилась к его силе. Саломея же, дитя изощренной цивилизации, угловато изгибаясь и выпятив назад острые локти, как хищная саранча или пустынный скорпион, требует принести ей на серебряном блюде голову Иоканаана, пророка, отказавшего дочери Вавилона в поцелуе, — и получает искомый поцелуй насильно, но уже от мертвой головы.
Ангела Деноке, весной представшая на сцене парижской Опера Бастий в образе хрупкой, беззащитной Мари в «Воццеке» Берга, в «Саломее» Штрауса преобразилась совершенно. В черном длинном, узком платье с разрезами до бедра она походила на Иду Рубинштейн с известного портрета. Сладострастная, змеиная пластика, коротко стриженные рыжеватые волосы, подчеркивающие точеный греческий профиль, тонкие длинные руки, плещущиеся в знаменитом «Танце семи покрывал», который танцевался топлесс, Деноке–Саломея выглядела как ангел и демон одновременно. Голос ее звучал изумительно: нежно, зовуще, с отчетливой, специально культивируемой хрипотцой в кульминационных моментах. Не очень сильный и объемный голос Деноке обладает исключительной гибкостью и подвижностью. Стабильные «верха», опертые «низы» и нужная пронзительность в местах оркестровых неистовств — главные его достоинства.
За пультом стоял Кент Нагано, Generalmusikdirektor Баварской оперы, и направлял оркестр бережно и искусно. Контроль и воля дирижера были абсолютны, но целое возникало как гармоничный союз лидера, солистов и оркестра. Звук получался обволакивающе мягким и каким-то подчеркнуто интеллигентным: это потому, что дирижерский стиль Нагано не рассчитан на броские эффекты. Нагано выплел «лунную» ауру спектакля — призрачно светящуюся, нежную ночь, изнывающую от страсти и неутоленного желания. Без него, без звучания его оркестра, спектакль не получился бы таким мощным по эмоциональному воздействию.
Текст: Гюляра Садых-заде
Фото на заглавной иллюстрации: belcanto.ru
Статья ранее была опубликована на сайте gzt.ru
