Фарго на экране — это давно уже не город в Северной Дакоте (а также Висконсине, Калифорнии, Огайо, Джорджии etc. — говорят, братьям Коэнам просто понравилось слово). Это наименование особой территории, где зло предстает в своем старомодном истинном обличии, а иногда даже и именуется по старинке: дьявол, допустим, или, например, волк. Коэны придумали эту экзистенциальную стужу, где тайный ущерб открывает дорогу злодеянию, где никогда «нельзя остаться на одном уровне зла», как говорил Честертон, — падение в более глубокую бездну неотвратимо; где расплата неминуема, пусть и несвоевременна, и нет ничего надежнее для противостояния аду, чем здравый смысл и самый простодушный стоицизм.

Ноа Хоули идет по следам Коэнов. Раз за разом он сочиняет мир, в котором действуют правила. Это само по себе исключительно старомодно и обаятельно. Но более того: в холодном мире Фарго, от первого сезона к четвертому все более напоминающем некую систему загадочных математических уравнений, правила и законы гарантируют резню и возмездие, но никогда не объясняют всю картину до конца. Неизменно остается что-то еще, персонажам неподвластное, неуловимое и таинственное, удерживающее реальность от давно назревшего взрыва и тотального хаоса. Возможно, это горькая ирония автора, возможно, судьба, действующая с грузным изяществом античного рока, возможно, законы истории.

Хоули каждый раз удается соответствовать заданному масштабу: человек мал и хрупок на фоне бескрайнего серого неба. Крохотные машинки, снующие по своим ужасно важным делам, выглядят игрушечными рядом с этими ледяными просторами. Автор способен и на большее: человеческая жизнь на территории «Фарго» старомодно ценна, а утрата ее — трагична. Не то чтобы непременно было особенно жаль всех этих занятных благонамеренных или смертоносных букашек, рожденных эксцентрическим авторским воображением, но в каждой из его рационально расчисленных шахматных партий с мироустройством утрата любой пешки, черной или белой, порождает смутное беспокойство, пожалуй что и грустное: фигур на доске все меньше, финал партии близок, за долгожданным возмездием следует тотальная пустота, упомянутый уже «ой, мороз-мороз». А это неприятно. Третий сезон «Фарго» заканчивался в тот момент, когда зритель, наблюдая за финальным диалогом добра и зла, в том случае — ясноглазой леди-шерифа и натурального волка в человечьей шкуре (Дэвид Тьюлис, помнится, был ослепительно отвратителен), должен был сам решить: удалось силам света отправить злодея в тюрьму Райкерс или же этот высокомерный негодяй прав, его выпустят через минуту, и ад будет следовать за ним. Дальше не было ничего, кроме титров.

Дразня публику близкой доступностью тайного знания, всякий раз тонко намекая на связь отдельных эпизодов, персонажей и сезонов «Фарго» между собой (то «временно сквозные» герои появятся, то сюжетные линии, то голос рассказчика принадлежит кому-то из убитых персонажей), Хоули манит публику ни много ни мало разгадкой тайны мироздания как таковой. Поймем, дескать, как киллер из оригинального фильма связан с киллером из третьего сезона, и какое отношение убийство в Миннесоте в 2006-м имеет отношение к событиям в Канзас-сити в 1950-м, и — о! — нам приоткроется тайная канва вселенной. Это прекрасный, неизменно срабатывающий трюк, но стоит помнить, что Ноа Хоули автор не только «Фарго», но и сюрреалистического «Легиона»: не трудитесь следить за руками фокусника, он вас обманет. Как не имеет смысла доверять и традиционным титрам: «По просьбе выживших имена героев были изменены. Из уважения к погибшим мы показываем все, как было на самом деле». Нет никакого «самого дела», нет достоверной реальности. «Последней правдой» и в этом, новом сезоне «Фарго» окажется, почти наверняка, что-нибудь, надежное, незамысловатое, но безупречно верное: зло самоубийственно, но неистребимо, добро надорвется, побеждая; «в жизни есть нечто большее, чем кучка денег», старикам здесь не место, рано или поздно останется только это холодное серое небо.

Четвертый сезон начинается как очередная шахматная партия сразу на нескольких досках: множество персонажей, несколько сюжетных линий, обширная предыстория, внимание автора, кажется, принадлежит каждому из пестрой толпы героев в одинаковой степени. А дальше все, как обычно, — стремительный размен пешек, выстрелы, трупы, фигуры летят с доски, и к третьей серии облачко смыслов начинает сгущаться во внушительную тучку: пожалуй, мы уже можем определить претендентов на поединок добра со злом, но еще не вполне уверены в раскладе, да и роль столь любимых Хоули персонажей-трикстеров представляется туманной. Кто тут главный злодей, а кто катализатор действия? Все начинается почти шекспировской геометрией: с начала XX века в Канзас-сити одна этническая банда сменяет другую — евреям наследуют ирландцы, тех вытесняют итальянцы, но проходит еще лет десять — и начинаются 1950-е, и власть в городе готовы отобрать чернокожие. Когда банды делают вид, что готовы договориться о разделе влияния, они всякий раз предпринимают обмен заложниками — из одной враждующей семьи в другую отправляют младших сыновей. Герою, который, судя по всему, окажется ключом к новому сезону, пришлось быть преданным дважды и предать самому: маленького ирландца отдали еврейским бандитам, вынудили его потом расстрелять еврейского мальчика, а затем во время очередного па этой жуткой кадрили отдали в итальянскую семью. И тогда уже итальянцы, нарушив перемирие, заставили юного ирландского убийцу застрелить собственного отца. С тех пор героя на всякий случай зовут Рабби, то бишь, раввином.

Но на важное место в новой партии игры в «Фарго» герой Бена Уишоу претендует не один. Есть еще странная медсестра — рыжая обманчиво добродушная социопатка, которая развлекается кокаином, эвтаназией, шантажом и расистскими выходками, а если не подворачивается ничего подходящего по смертоносности, то мирно и обстоятельно сыплет слабительное в предназначенный добрым соседям сладкий пирог. Резвушку играет Джесси Бакли (бывшая княжна Марья и принцесса Миранда из шекспировской «Бури») — британские актеры (Уишоу и Бакли наследуют Мартину Фримену, Дэвиду Тьюлису и Юэну Макгрегору) с самого начала имеют особое значение в «Фарго»-культе.

Пародию на романтических гангстеров «Крестного отца» играет Джейсон Шварцман — эта маленькая самолюбивая бестолочь оскорбляет все семейство Корлеоне вместе взятое. Тимоти Олифант в роли федерального маршала — мормона, краснобая и любителя морковки — пожалуй что тоже не обошелся без пародии — на собственных обаятельных шерифов из «Дэдвуда» и «Правосудия». Некий актерский «подъем переворотом» совершает в «Фарго» и Крис Рок — привычный в образе комика, здесь он, напротив, играет совершенно серьезного и весьма влиятельного главаря черной банды. Есть еще молодой коррумпированный полицейский с ОКР, бормочущий считалочку про «десять маленький индейцев» (ту, которая наверняка заканчивается ободряющим итогом: «…и никого не стало»). Есть один из таких «маленьких индейцев», вернее, одна — грабительница банков, которая вместе со своей чернокожей подельницей бежит из тюрьмы, чтобы продолжать наслаждаться полной жизнью.

Кто из них в итоге кого застрелит, кто свяжет враждующие банды в такой узел, что выбраться без взаимного уничтожения будет невозможно, кто станет главным злодеем, и кто останется в финале последним «маленьким индейцем», чтобы произнести сакраментальное «и никого не стало», покажут только следующие серии. Единственным надежным агентом добра пока можно считать лишь чернокожую девочку, дочку белого владельца похоронной конторы, от лица которой начинается повествование. Она — хрупкая гарантия того, что после всех невероятных случайностей и убийственных закономерностей, после истребления всех виновных (а в «Фарго» почти каждый виновен хоть в чем-нибудь, вот и решайте), останется мир, в котором сохранится крупица гармонии. Мир, для которого, при всей его равнодушной бесчеловечности, все еще будут важны просьбы выживших и уважение к погибшим.