В первой части роль изображения столь вызывающе ничтожна (за исключением, разумеется, разнообразной визуализации пустот), что едва ли не все внутренние связи протянуты на одном лишь уровне реплик и шумов. Вот, например, знакомый Джессики читает ей поэму про грибок, вот она после дождя оказывается на лекции о гигроскопичности, вот она смотрит на картинки с грибком в библиотечном альбоме, а вот продавщица того шкафа для хранения цветов, который еще «останавливает время», согласно ее уверениям, «не пропускает грибок»… Иногда, правда, в кадре красноречиво гаснет свет, иногда в нем оказывается пес (введенный тоже на уровне текста), — но пространства, через которые проходит героиня первые полтора часа фильма, полностью разобщены. Слабые, пунктирные, непроявленные переклички и рифмы, которыми ведома Джессика и благодаря которым, по-видимому, набредет на пространство второй части, мерцают отдельными словами или предметами, и единственная монтажная логика, которая здесь есть, — логика простой фактической последовательности этих мерцаний, вне каких-либо пространственных или фабульных обстоятельств. Нулевая функция контекста. С минимальными поправками и без какого-либо ущерба для сюжета эту первую часть фильма можно было бы превратить в радиопьесу. Что, вероятно, правильно, учитывая, что героиня ищет звук, у которого в окружающем ее мире нет никакого «реального» источника.