В понедельник, 19 сентября, Елизавета II была похоронена в Вестминстерском аббатстве. Ее Величество скончалась 8 сентября на 97 году жизни. Все эти дни — от даты смерти до даты похорон — одна за другой следуют официальные церемонии прощания с покойной королевой: в замке Холируд, в эдинбургском Сент-Джайлсе, в лондонском Вестминстер-холле. Тысячи людей, толпы на улицах. Многокилометровая очередь в Вестминстерское аббатство, где на три дня и три ночи открыт доступ для желающих проститься с королевой, стоит часами (Дэвид Бэкхем, по слухам, простоял 12 часов.) За исключением мелких эксцессов (один из гвардейцев почетного караула упал в обморок; кто-то из толпы попытался прорваться поближе к гробу; кто-то другой выкрикнул нечто резкое по адресу непоправимо оскандалившегося принца Эндрю) все проходит спокойно, размеренно, с достоинством — как и следует. Ее Величество, пожалуй, была бы довольна.

Операция «Лондонский мост» — а всем уже известно, что именно так именовался план королевских траурных мероприятий, — осуществляется, как задумано (как и предшествующая ей операция «Единорог», касающаяся шотландской части). В публике повторяют: «Лондонский мост пал», — условную фразу, которой премьер-министра оповестили о кончине королевы. Торжественно повторяют, со значением, как причастные к самому средоточию вечного ритуала. Как говорилось в пьесе «Гамлет», «дескать, уж мы-то знаем!..». Что же мы знаем, собственно? Что нам до Лондонского моста, чтоб о нем рыдать? Горюем ли мы о «милостью Божьей королеве Великобритании и Северной Ирландии»? Главе Содружества? Монархе 14 независимых государств? Главе Церкви Англии и защитнице веры? У Елизаветы II еще немало разных титулов. О чем скорбно молчат четверо ее детей, стоящие в почетном карауле у гроба (все — в парадной офицерской форме, включая принцессу Анну), кажется понятным. О чем печалятся внуки — тоже. Но остальные? В Англии, где институт монархии давно уже не обладает былой безусловностью? В странах Содружества — тем более? А если еще дальше? Каковы на самом деле истинные — то есть метафизические, конечно же, — масштабы «Лондонского моста»?

Как ни странно, смерть 96-летней королевы объединила самых разных людей, настолько разных, что, казалось бы, у них и вовсе нет и не может быть ничего общего. Глав одних государств и пролетариев других, русскую интеллигенцию по обе стороны соцсетей и лишенных воображения ветеранов из «недружественных» миров, домохозяек и художников. Более того: авторы поминальных текстов, журналисты, писатели и прочие сочинители, будучи ни в чем не схожими меж собой по стилю, не получая (по большей части) никаких инструкций из Букингемского дворца, не сговариваясь, используют одни и те же слова и выражения. Долг. Служение длиною в жизнь. Конец эпохи. Самое длительное правление в истории Британии. Конец времен. Лондонский мост пал (без этого никуда). Офицер Виндзор. И снова — долг. Вариаций немного. Эмоциональных разночтений — тоже. Индивидуальности отступают перед очевидностью исторического события. Ее Величество, пожалуй, была бы довольна.

Ее собственные речи тоже не отличались особой оригинальностью. Так и следовало. Быть английской королевой, царствующей, но не правящей, означало владеть искусством самоограничения, никому и ничему публично не отдавать предпочтения, служить универсальным символом для всех подданных, быть центром равновесия нации. Поэтому — только сдержанность, безыскусность, достоинство, умеренная королевским тактом сердечность и примиряющие всех и вся слова, ежедневное смирение пред «Богами азбучных истин». С детства. Принцесса Елизавета впервые выступила по радио в 13 лет, во время Второй мировой, в 1940-м, когда на Лондон падали бомбы. Она держала речь от имени детей Англии, и ей доверено было сказать вот что: «Мы стараемся нести свою долю опасности и печали войны. В конце концов, все будет хорошо». И ведь не ошиблась. В качестве механика-водителя Женского Вспомогательного территориального корпуса она, кажется, не произнесла ничего исторически значительного, но знаменитые фотографии юного лейтенанта Виндзор в военной униформе говорили сами за себя.

В 1952 она стала королевой Елизаветой II — исключительно сильное имя в английской традиции. Рядом с ней, сквозь нее, в ее неотменимом присутствии прошла вся послевоенная эпоха, половина ХХ века и почти четверть XXI. Ее первым премьер-министром был Уинстон Черчилль, последним — Лиз Трасс. Королева попросила ее сформировать правительство во время аудиенции в замке Балморал — это произошло 6 сентября, за два дня до смерти. «До последнего на своем посту», — выдохнул весь мир единственно возможные слова. Американские президенты и африканские лидеры, Мэрилин Монро и Юрий Гагарин, японский император Хирохито и «Битлз», папа Иоанн Павел II и Михаил Горбачев — она встречалась со всеми, словно ставила «большую королевскую печать» мировой истории на каждой судьбоносной фотографии. Великие и ничтожные приходили и уходили — она оставалась. Ей не положено было блистать, но ей и нельзя было исчезать в тени (леди не исчезают!), ей противопоказано было долго болеть или чрезмерно публично скорбеть (как, впрочем, и радоваться). Ей было положено — пребывать. Уравновешивать и фиксировать. Следить за опорами небесного Лондонского моста. Она так и делала.

Ей невозможно было уклониться ни от войны, ни от рок-н-ролла, ни от ковида. Что королева сказала, когда новейшей чумой накрыло Англию, и болезнь и карантин разлучали близких? «Хотя нам предстоит еще многое пережить, лучшие дни возвратятся. Мы снова будем с нашими друзьями и родными. Мы снова встретимся». Все, кому повезло, распознали прозрачную цитату из знаменитой песни 1940-х годов, спетой Верой Линн. Но и остальные тоже не ушли обиженными. И многие, кстати, встретились, как и обещала королева.

Что сказала Ее Величество 8 мая 2020 года во время празднования 75-й годовщины Дня победы в Европе? «Никогда не сдаваться, никогда не отчаиваться!». И снова — в общем-то, не Шекспир. Не Шекспир, потому что Черчилль (в первой части предложения). Но то, что у ее первого премьер-министра звучало как приказ, в устах королевы было, скорее, просьбой, добрым советом. И если все-таки приказом — то только по отношению к себе самой. Таковы преимущественно — по примеру Елизаветы II — и ее «елизаветинцы». Консервативнее некуда.

Мир менялся, но королева оставалась основой, необходимым условием «английскости» в Англии. Не «элементом традиции», но живым воплощением самой духовной сути королевства. Монархом, связанным со своей землей ничуть не слабее могущественных королей прошлого. Опорой страны и ее культуры, и в самом деле не менее прочной, чем мосты через Темзу. 70 лет правления (отмеченные недавно празднованием Платинового юбилея) позволили объединить вокруг фигуры Елизаветы II множество самых разных осколков огромного «британского мифа»: рядом с королевой равно уместны и Черчилль, и единорог, политики и корги, истории о бойцах ИРА и истории о больших и добрых великанах (в соответствующем фильме-фэнтези), радио, телевидение и социальные сети (королеве надлежало появляться везде) — и средневековые ритуалы; судьба леди Дианы и судьба благородного королевского оленя (зарифмованные в «Королеве» Стивена Фрирза). В 2012 году на открытии Олимпийских игр в Лондоне Ее Величество (благодаря достижениям цифровых технологий, конечно) изволила прыгать с парашютом вместе с Джеймсом Бондом. Лишь намека на ее присутствие было достаточно, чтобы завернутый в простыню Шерлок Холмс тайно похитил дворцовую пепельницу. И это она, Елизавета II, входила в палаты к раненым подросткам после теракта на концерте в Манчестере, и она сидела в страшном карантинном одиночестве на похоронах супруга, принца Филиппа. И, разумеется, кто, кроме английской королевы, мог устроить достойное чаепитие для медвежонка Паддингтона в Букингемском дворце, и поделиться с ним секретом утаивания сэндвича с мармеладом?! Реальное и фантастическое, трагическое и сентиментальное, торжественное и смешное — все было смешано в этой судьбе, эпохи и стили менялись, но кто-то должен был обеспечивать миру устойчивость. Это и есть королевский долг, и он был исполнен ею до конца.

Траурные мероприятия проходят так, словно «новая елизаветинская» эпоха вовсе не кончилась, и умение делать, что должно, никогда не покинет подданных королевства. Король Карл III еще только намеревается доказать, чьим преемником в большей степени он является, — Карла I, едва не погубившего британскую монархию, или Карла II, даровавшего Реставрацию. Пока даже крохотные изъяны манер Его Величества лишь ностальгически оттеняют память ушедшей королевы: и его нервная драма с Протекающей Ручкой, и обильные публичные слезы — все это заставляет лишний раз вспомнить ту, которая из простой эмоциональной сдержанности и деликатности соорудила — платиновую! — опору трона. Ее бесхитростный завет «никогда не сдаваться, никогда не отчаиваться» вовсе не принадлежит к списку королевских привилегий. Напротив, нет ничего демократичнее. И это, наверное, самое главное из того, что придется совершить, чтобы Лондонский мост устоял.