Конечно, он был когда-то мальчишкой. Старые фотографии сохранили узнаваемую крутолобость, сияющие темные глаза, невероятные кельтские брови, узнаваемые мускулистые уши и невозможно обаятельную широчайшую улыбку. Но таких снимков не много — сыну рабочего и уборщицы в суровом Эдинбурге взрослеть приходилось быстро, с восьми лет он разносил молоко (и с тех пор наизусть запомнил расположение всех улиц родного города), в 16 лет подался служить на флот. (Сделал там две татуировки: «Мама и папа» на одной и «Шотландия навек» на другой. Много ль добра он к своим шестнадцати видел от этой самой Шотландии? А после? Недаром, наверное, стареть удалился на Багамы, по слухам, поклявшись не возвращаться, «пока Шотландия не станет свободной». И все-таки «Шотландия навек». В горах мое сердце. Ему многому предстояло научиться в юности, но только не великодушию, о нет, сэр, этого сызмальства было не отнять).

В кино он попадет уже совсем взрослым — не по возрасту, по сути. На экране мальчиком не будет — только мужчиной. Начинает сниматься в конце пятидесятых — на сцены и экраны выходят один за другим «молодые, рассерженные», а тут, как назло, появляется он, такой, совсем напротив, взрослый и расслабленный. Пока «сердитые молодые люди» заканчивали университеты и боролись за права рабочего класса, Шон Коннери, университетов не видавший (будучи представителем того самого класса), набирался жизненного опыта. Можно, наверное, и так сказать. Да попросту пытался выжить. До того, как он начнет учить весь мир «смешивать, но не взбалтывать», ему доведется перепробовать множество занятий: после демобилизации успел побыть футболистом (предлагали профессиональную карьеру), полировщиком гробов, детской нянькой (почему нет такого кино?), водителем грузовика, охранником, натурщиком (как раз в это время занялся бодибилдингом и сражал молодых художников наповал, «Адонис», — говорили про него самые впечатлительные). В начале 1950-х подрабатывал монтировщиком в эдинбургском Королевском театре — а там как раз нужна была массовка в мюзикл South Pacific. К тому моменту, когда шоу сошло со сцены, Шон Коннери уже успел сыграть в нем несколько небольших ролей, а потом и вовсе дублировал одного из главных героев.

Он невероятно быстро учился. Старший коллега по актерскому цеху снабдил молодое дарование всеми «нужными книжками», и, похоже, будущий сэр Шон проглотил их залпом: Шекспира, Толстого, Пруста, Ибсена, «Работу актера над собой» (куда же без нее). Занятная история, вроде бы не вполне тянет на серьезное образование, — но скажите, положа руку на сердце, сколько и каких книг надо прочесть в жизни актеру, чтобы сыграть брата Уильяма Баскервильского в экранизации «Имени розы» так, как это сделал Шон Коннери? Чтобы важнее Библиотеки и второго тома «Поэтики» Аристотеля ничего на свете не было. Разве что чья-то чужая молодая жизнь…

Дальше был театр, и были роли — сначала (недолго) маленькие, потом посерьезнее — в «Вакханках» Эврипида, в «Анне Кристи» О’Нила (где его герой был «как вода, когда все были грязью»). В кино начал с крошечных ролей, играл водителей грузовиков, бандитов, моряков, солдат, за пару лет дослужился до военного корреспондента и любовника Ланы Тернер в фильме «В другое время, в другом месте» — первая крупная роль. Его актерская карьера едва началась, а достоверность существования на экране уже не вызывает сомнений, эта органика совершенна, — он в самом деле чертовски быстро всему научился. Поначалу лучше всего ему удавались сцены драк — это тело просто не умело врать. Да и в жизни приходилось драться не раз: история с нью-йоркским гангстером, приревновавшим Шона Коннери к Лане Тернер и заявившимся на съемочную площадку с оружием, незабываема. Интересно, успел ли тот погордиться впоследствии, что однажды его вырубил сам Бонд, Джеймс Бонд? Как бы то ни было, Коннери его вырубил.

Он был настоящим — по нынешним временам невероятно настоящим. Актерский талант, жизненный опыт, чувство собственного достоинства, шотландское упрямство, брови, кулаки — все было подлинным. Когда камера, наконец, добралась до его крупных планов, там было на что посмотреть: этот до старости не гаснущий огонь в карих глазах говорил, что он во все ввяжется, а твердая линия губ — что он со всем справится. За полгода-год до первого Бонда на телевидении он сыграл Макбета (единственного, кажется, в истории, который искренне восхитился, увидев в воздухе призрачный кинжал: «а это что здесь за занятная штуковина?»), графа Вронского (самоуверенного, надежного и неотразимого) и Александра Македонского. Последнее слишком очевидно — пора было завоевывать мир.

Дальше был «Доктор Ноу» — и Шон Коннери впервые примерил эти костюмы, эти автомобили, этот пробор, эту сардоническую ухмылку, этот способ доставать беретту, целовать женщин и щелкать зажигалкой. Режиссер Теренс Янг обучил актера манерам, подобающим идеальному агенту на службе Ее Величества, — и Шон Коннери усвоил этот стиль навсегда, умудрившись не подменить им собственный. Джеймс Бонд стал его наградой и проклятием — он успел возненавидеть персонажа, принесшего ему всемирную славу, сыграл Бонда семь раз, но его актерские способности и амбиции простирались куда дальше Бонда.

За пределами «Голдфингера» и «Бриллиантов навсегда» он играл ковбоев, писателей, солдат, генералов и великих путешественников (от Амундсена до Алана Куотермейна), капитанов и врачей, полицейских и преступников всех мастей (от медвежатников до джентльменов-бандитов). Хичкок был прав — в пылающей энергии Коннери присутствовала целительная сила, он избавлял в «Марни» Типпи Хедрен от красного кошмара. Сидни Люмет был прав (пятикратно — столько раз они вместе работали): Шон Коннери был тем, кто способен выстоять под любым давлением, пожертвовав собой во имя спасения товарищей (пока Британия, как водится, истребляла своих верных солдат в фильме «Холм») или попробовав потягаться с самим Эркюлем Пуаро в «Убийстве в Восточном экспрессе». Брайан де Пальма в «Неприкасаемых» был прав: Шон Коннери мог быть великим наставником, тем, кто даже будучи смертельно раненым и залитым с кровью, хрипел в лицо молодого Кевина Костнера: «Что ты сейчас будешь делать?!». Потому что скорбеть можно и после, сначала надо было взять Аль Капоне, — спросите об этом у парня, который не единожды в своей жизни дрался с гангстерами.

Джон Бурмен был прав: кто, как не Шон Коннери был способен сыграть Зеда-экстерминатора в фантастическом «Зардозе», дикаря (полуголого, в ботфортах, красных шортах и с длинной заплетенной косой), преображенного интеллектуально и духовно до статуса спасителя человечества. Для этого надо всего лишь было прочесть и верно понять «Волшебника из Страны Оз», убить бога и выкрасть Шарлотту Рэмплинг. Шон Коннери, очевидно, мог и то, и другое. Хорошая книжка, славная девушка и немножко титаномахии — что еще нужно настоящему джентльмену?!

Джон Хьюстон был прав, как никто другой (ну, как обычно): Коннери должен был убить бога, чтобы самому стать богом, а для начала следовало послужить в Британской армии и нанести визит «брату Киплингу». В «Человеке, который хотел стать королем» Шон Коннери на пару с Майклом Кейном (в жизни они были друзьями еще с давних театральных времен) завоевывал Кафиристан, покорял экзотические племена, объявлял себя сыном и наследником Александра Македонского (кого же еще?!) и несколько месяцев — или дней — или минут — мир находился в равновесии, а «Золотая ветвь» принадлежала, кому следовало. Далее следовало разоблачение, бунт, падение в пропасть, и отрезанная голова в золотой короне (попробуйте напугать ею Макбета или бессмертного рыцаря в «Горце»).

Потом были всевозможные рыцари и короли: Зеленый рыцарь, постаревший Робин Гуд, бессмертный Рамирес, король Ричард Львиное Сердце, король Артур. Шон Коннери «хотел быть королем» потому что был им. В этой жизни все было по-настоящему.