Изоляция сделал нас свидетелями того, чего мы раньше почти не видели. Я имею в виду частную жизнь людей, устройство их жилища, мебель, дизайн, фото родных на полках и телевизионные экраны на стенах, домашнюю одежду, кухонную утварь. Чем строже запираются на карантин, тем сильнее желание запершихся продемонстрировать, что у них внутри, за оградой, дверью. Вездесущий Zoom, назойливый Instagram, старые-добрые Skype и YouTube переполнены видео, на которых люди в пижамах, трениках, шортах, джинсах не очень привычно занимаются домашней жизнью — стряпают, делают гимнастику, смешивают коктейли, возятся с детьми, пылесосят, да все что угодно. Впрочем, многие открыли вдруг в себе новые таланты и принялись одаривать мир собственными песнями, плясками и разного рода акробатическими упражнениями. Наверняка и эротико-порнографический сегмент домашней видеовселенной расцвел.

Те же, кто талантами обладает — или, по крайней мере, сертифицированы славой и гонорарами по поводу наличия оных — не отстают. Многие из них осваивают новые роли — общественных деятелей, стоящих на страже социума и его здоровья. Поп-певцы, режиссеры, актеры, да кто угодно призывают сидеть дома и слушаться указаний властей. Еще большее количество тех, кого осторожно и неопределенно можно назвать «деятелями искусства/культуры», развлекают пленников коронавируса своими профессиональными навыками. Пианисты играют, певцы поют, писатели и поэты читают вслух, актеры… актеры просто веселят, кто во что горазд. Наконец, есть селебритиз. Их единственный талант — быть знаменитыми и ежесекундно поддерживать свое состояние знаменитости. Селебритиз в карантинном мире тяжело — нет социальной и светской жизни, нет фотографов, нет ничего; а в инстаграмовых и тиктоковых пространствах их постепенно вытесняют местные, чисто онлайновые звезды, всяческого рода инфлюэнсеры. Невозможность пройтись по красной дорожке кинофестиваля или перед вечеринкой у какого-нибудь киномагната (Харви Вайнштейна не предлагать, плиз!) делает кропотливо выращенную задницу Ким Кардашьян все менее реальной, все более иллюзорной, дигитальной, что ли. И до того некоторых из нас мучало сомнение: на самом ли деле существует Кардашьян и кардашьяново семейство? Однако периодическое появление ее и ее супруга, почтенного Канье Уэста то на светских мероприятиях, а то и в кабинете самого Дональда Трампа доказывало хотя бы отчасти материальный характер элементов, из которых состоит вожделенное миллионами тело Ким. Сейчас же все, конец. На экране компьютера — и только на нем — существует Кардашьян. И чем же она тогда отличается от анонимной инфлюэнсерши из Крыжополя или Юба-Сити с накачанными ботоксом губками и силиконовыми округлостями, которые, как недавно удачно выразилась одна феминистка, не поддаются закону притяжения земли? Да ничем. Так что для данной конкретной категории населения нашего мира наступили тяжелые времена.

Время от времени устраивают — с помощью все того же незаменимого Zoom — большие культурные акции за все хорошее и против вируса. Вирус об этих акциях не подозревает и продолжает свое продвижение по планете согласно одному ему известному плану. Что касается «всего хорошего», то оно, безусловно, нуждается в поддержке — эпидемия продемонстрировала ущербность системы здравоохранения почти всех стран мира. И если относительно многих из этих стран никаких иллюзий не существовало, то вот так называемый «первый мир», высокомерно считавший себя образцом для подражания для «второго» и особенно «третьего», вот он больше всех и удивил. Не считая Германии, скандинавских стран, Южной Кореи и кое-кого еще, чьи здравоохранительные системы сделаны, в основном, для поддержания здоровья населения, а не ради прибылей крупных медицинских, страховых и фармацевтических компаний, медицина мира расчехлилась — как институция, конечно. Никакой героизм врачей и медсестер этого факта не отменит. По поводу неолиберального капитализма, в котором мы обитаем, наступила ясность.

Так мы возвращаемся к теме проницаемости, прозрачности, ясности. Да, этот вирус сделал очень многое для окончательного их установления. Мистифицированные, прикрытые рекламной шелухой, пиар-суетой, поп-культурной пропагандой основы нашего мира обнажаются с каждым днем всеобщего домашнего ареста. Демократические правительства серьезно обсуждают стратегию «стадного иммунитета» — то есть, такую, при которой 70 процентов населения переболеет и отлично, а небольшая часть — помрет, что очень жаль, конечно, но тут ничего не поделаешь, надо же жить (читай: производить, продавать, получать прибыли) дальше. Человеколюбивые попы кучкуют вирусную паству на Пасху. Поп-звезды без макияжа, похожие на потрепанных жизнью обитателей субурбии, в невыносимо скучных квартирах с безвкусными кушетками, бессмысленными картинками в тяжелых рамах, неубранными постелями (служанок пришлось распустить из-за карантина), с мятыми лицами, в штанцах Adidas неумело распевают в ютьюбе песенки, благодаря которым они все это смогли себе позволить: макияж, дома, кушетки, картины, осевший в подглазных мешках кокаин.

Арт играет в этой ситуации ключевую роль, как, собственно, и вся «культура». Беру слово «культура» в старомодном смысле, без ноосфер, позднего Лотмана и современных cultural studies, где культурой считают абсолютно все — то есть, в итоге ничего, конечно. Я имею в виду определенную сферу человеческой деятельности, которая большинством населения — почти всеми, за исключением занятых в этой сфере производством, а не потреблением — воспринимается как нечто существующее отдельно, как то, что находится если не на (не)досягаемой высоте, то уж точно где-то сбоку, как нечто, к чему следует «приобщиться», но лишь в свободное от основных занятий время. Типа ходишь всю неделю в офис, а в субботу можно в кино, в театр или на выставку. Вроде бы для того, чтобы поддержать себя в хорошей социокультурной форме, подтвердить статус (особенно важно для среднего класса в «старых» западных обществах), не утонуть в текучке. Иными словами, арт и вся культура, кроме «поп-», они есть нечто иное, желанное порой и порой важное, но не очень доступное по причине занятости и необходимости держаться на плаву, зарабатывать деньги, воспитывать детей, etc. В этом смысле данная область выполняет ту же социальную и социально-психологическую функцию, как и джоггинг или поход в тренажерный зал. И вот вдруг все это рухнуло, обнажив совсем иное.

Кто из представителей так называемого «образованного сословия» не произносил, хотя бы раз в жизни, такую фразу: «Эх, жаль нет времени, а то я бы…»? Далее следовал довольно типичный для этой социальной группы (с поправкой на национальные и географические обстоятельства) набор: выучить японский, прочитать всего Пруста, прослушать подряд все «Кольцо нибелунга», посмотреть скопившиеся на запасном хард драйве все фильмы Ходоровского и так далее. Иными словами, речь шла о некоторых образцовых культурных вещах, потребление которых — если они, конечно, не являются частью той самой текучки, приводящей к появлению нашего доходца — бесконечно откладывается за неимением времени, сил, внутреннего настроя. Это вещи — а) великие, б) сложные, в) возвышенные. Ничему такому, увы, нет места в низкой, банальной и пошлой повседневности. И вот, наконец, наступило время, когда его, времени, много, очень много, слишком много, и когда мы можем спокойно подготовиться и совершить экспедицию на Вершины Мировой Культуры и Знания. Мы вдруг оказались в ситуации капризного аристократа с культурными запросами или рантье-конессера, популярных персонажей Нового времени. Вокруг суетятся, а они неторопливо, покуривая кальян или что там еще, сравнивают переводы «Илиады» или разбирают в своем cabinet of curiosities коллекцию средневековых арабских миниатюр.

В общем, ничего этого не произошло. Все оказалось иллюзией, хуже того, ложью, еще хуже — самообманом, причем опасным. Потому, несмотря на зловещесть коронавируса и те неисчислимые беды, которые он принес с собой, в этой — и только этой — точке следует быть ему благодарным.

Как только началась эпидемия, как только стали отменять концерты, фестивали, представления, лекции, etc., институции, производящие и распространяющие культуру, стали щедро предлагать населению Земли то, что до этого момента не было столь доступным, а то и просто было недоступным. Лучшие оперы, самые громкие театральные спектакли, лекции глубочайших умов, фильмы из самых закрытых архивов, записи редчайших джазовых концертов, огражденные высочайшим пэйволлом сочинения острейших перьев — весь crème de la crème мгновенно оказался на расстоянии одного клика мышкой, одного тычка в экран девайса. Главные актеры и рок-музыканты мира бросились развлекать заключенную в карантин публику чтениями литературных произведений, виолончелисты на просторных кухнях играли для нее Баха и Шостаковича, а один знаменитый оперный певец даже спел на пустой площади прекрасного древнего итальянского города. Никогда то, что в былые времена называли «сокровищами человеческой культуры», не было так близко к человечеству. И что же? Признаемся честно — почти никто (малое исключение не в счет) ничем этим не воспользовался. Я не знаю ни одного человека, который за уже почти полтора месяца всеобщего заключения принялся за японский, пропутешествовал от мадленки до хотя бы женитьбы Свана на Одетте, узнал бы — не прибегая к Википедии — чем же там у них, нибелунгов, кончилось дело. «Лень» — скажете вы. «Лень и инерция». Согласен. Но только ли они?

Во-первых, это вопрос даже не просто социальный, он, на самом деле, классовый, в чисто марксистском смысле. Чуть больше ста лет назад Ленин писал о двух культурах — культуре господствующего класса и культуре трудящихся масс. Не считая того, что сейчас обе части общества объединяет самая мощная на свете — и в истории человечества — разновидность культуры, поп-культура, ленинская формулировка не устарела. Все, абсолютно все, что мы привыкли считать «высокой культурой» — включая сюда «современную культуру», contemporary art, нынешнюю академическую музыку, беллетристику, даже не high, а middle brow, все это сделано для правящего класса — которым некогда была аристократия (земельная или служилая, неважно), а сейчас это средний класс. Это культура, изготовленная среднему классу, так сказать, «на вырост», культура его ожиданий от самого себя и своего статуса, культура, которую он привык почитать, но не читать (не потреблять на постоянной основе, не жить в ней). Подвох в том, что потенциальный потребитель этой культуры «на вырост» никогда не вырастет, он всегда будет тем же самым, кем он есть сейчас; а всякие там Стравинские и Герхарды Рихтеры должны просто украшать его культурный иконостас, который вытаскивают на свет Божий лишь для того, чтобы продемонстрировать другим и себе свое право контролировать общественно-политический и — особенно! — этический дискурс. В ситуации домашнего ареста демонстрировать некому и незачем; оттого припасенный линк на трансляцию из Метрополитен-опера так и останется некликнутым до конца карантина (если таковой произойдет). Что же до тех, чья культура — согласно Ленину — совсем иная, то они-то как раз в ней живут и ее постоянно потребляют. И правильно делают. Ведь самое интересное, что произошло в последние десятилетия, придумано в рамках культуры трудящихся, эксплуатируемых — панк, арт-поп-музыка, рейв, хип-хоп, стрит-арт и так далее. И вот это обстоятельство существования двух культур сейчас обнажено до невыносимой резкости. Не осталось никаких иллюзий.

Во-вторых, это ставит вопрос о дальнейшем существовании «высокой», «серьезной» культуры. Точнее — о ее месте в современном обществе. Ведь — если без дураков — она, по большей части, отличная. Замечательная вещь. На самом деле, она гораздо интереснее чего бы то ни было в нашем существовании. Все это — от «Илиады» до «Бесконечной шутки», от мадригалов Монтеверди до Композиций Уствольской, в конце концов, от Монтеня до Зебальда — есть удивительный, по-настоящему подлинный мир, без которого, как мы убеждаемся ежесекундно, жить можно. Но нужно ли? Вот вопрос.

В-третьих, возвращаясь к социальным вещам. Вирус, наверное, уйдет, рано или поздно. Останется потрепанное им человечество, которое, безусловно, вернется на привычные рельсы. Привычные рельсы сегодня — это путь технологического прогресса, неумолимой тотальной автоматизации, которая — что совершенно очевидно — в недалеком будущем оставит большую часть населения земли без работы. Не будем здесь обсуждать социальный эффект этого — надеюсь, к власти, в конце концов, вместо дешевых злодеев из шпионских фильмов и антиутопий придут люди посмышленее и подальновиднее, и эти люди догадаются сделать так, чтобы повальная безработица не привела к повальной голодной — или просто социальной — смерти оказавшихся без работы и дохода. Так что предположим, что все хорошо и все сидят на фиксированном доходе, а на заводах, на полях и в недрах трудятся роботы. Как все эти люди будут убивать время? Чем займутся? Опять примутся печь хлеб и демонстрировать друг другу тщательно отмакияженные фасы? Ведь ситуация будет сильно похожа на нынешнюю, только в гораздо больших масштабах, учитывая, что финал уже нового тотального безделия будет зависеть не от вирусологов, а от терпения Бога. И вот здесь снова придется вспомнить и про Пруста с Джойсом, и про Вагнера с Фра Анжелико. А потом вновь будет упущена возможность включиться в то, ради чего весь огород цивилизации городился. Чтобы этого не случилось, нужно готовиться прямо сейчас — не в смысле срочно вытаскивать томище «Анатомии меланхолии» из второго ряда книжной полки, а начинать делать мир, где так называемая «высокая культура» уже не будет культурой социальных ожиданий «(для) правящего класса». Нет, я не о благонамеренном просветительстве, я об отказе от неолиберального порядка, я о строительстве мира подлинной социальной справедливости. Вот что выведет бедолагу Вермеера из музейной залы, выведет туда, для чего и о чем он рисовал картины — в жилище обычного человека, обывателя.

P.S. Выше я приводил примеры исключительно из так называемой западной жизни и культуры. В этом — не высокомерие, конечно, и не неоколониализм автора, а просто его невежество.