Netflix выпустил первый сезон сериала «Рэтчед», созданного известным продюсером Райаном Мерфи («Американская история ужасов», «Американская история преступлений», «Голливуд») и молодым сценаристом Эваном Романски. В русском переводе к названию добавилось слово «сестра» — «Сестра Рэтчед». Это на тот случай, если вы запамятовали, о ком идет речь — но забыть «Большую Сестру» можно только после лоботомии.

Сериал назван приквелом романа и фильма «Пролетая над гнездом кукушки» — сестра Рэтчед как раз оттуда, ледяная стерва, опора системы, подавляющей и уничтожающей на своем пути все, мало-мальски напоминающее свободную человеческую личность. «Приквел» тут выглядит сомнительно с самого начала — уязвима сама постановка вопроса: что значит предшествующие события? История о том, как юная мисс Рэтчед полюбила фашизм? История о том, как в школе медсестер ее захватили идеи «дочерей американской революции»? Или как она нашла свое место среди сотен неприметных винтиков тоталитарной машины, удовлетворяя свои потребности в садизме, доминировании и белых одеждах одновременно? Есть проблема: Кен Кизи написал, Милош Форман поставил, а Луиза Флетчер сыграла героиню, обладающую узнаваемой внешностью и манерой (легкий презрительный прищур светлых глаз не забыть), но начисто лишенную индивидуальности.

Счет этих красоток шел на тысячи и идет до сих пор: как удивлялись уже целых пять минут не советские, перестроечные зрители, впервые увидевшие формановский шедевр значительно позже премьерного 1975-го и без труда разглядевшие в американской медсестре до боли знакомые черты — пламенных партработников, невежественных и несгибаемых училок, хамящих «врачих» (а теперь вот жестоковыйных судей, к примеру). Как? Откуда там, в Америке, знают про эти прозрачные ненавидящие глазки, про эту снисходительную усмешку, про эту нерассуждающую властную повадку?! Положим, Милош Форман проходил в своей коммунистической Чехословакии через ту же пытку. Но роман Кена Кизи, изданный в вольнолюбивом 1962-м, и поставленный на сцене в 1963-м (задолго до Джека Николсона Макмерфи играл Кирк Дуглас), обладал собственным знанием и собственным счетом к тоталитарной системе, и Рэндал Патрик Макмерфи пострадал за всех за нас, посягнув на жестокий мировой порядок сестры Рэтчед, которую вовсе не обязательно именовать было «Софьей Власьевной».

У «Большой Сестры» нет и не может быть ни своей «истории», ни собственной индивидуальной мотивации — это у Макмерфи может, и то нехитрая. Сестра Рэтчед — механическое создание, ее жестокость внезапна и беспричинна, как жестокость всех, кто в ХХ веке получал неограниченную власть, даже крохотную. Как известно, нет ничего занимательного в биографиях охранников концлагерей и даже их начальников, сплошная «банальность зла». Но это знание XX века. Кто бы мог подумать, что нас снова ждет возвращение в XIX? А чем иным, кроме этого, можно оправдать яркую и обескураживающее наивную попытку Мерфи и Романски объяснить сестру Рэтчед, отыскав в ее прошлом травму (желательно даже несколько — сериал все-таки), которая привела бы ее в ту самую психиатрическую лечебницу? Задумано как минимум два сезона об экстравагантных приключениях Милдред Рэтчед в поисках собственной идентичности, но рискну предположить, что в финале (чем бы он ни был и когда бы ни настал) концы с концами у авторов не сойдутся, пришить собственный замысел к началу романа Кизи не удастся — чужеродные ткани будут отторгнуты: героиня сериала Мерфи — кто и что угодно, но только не апологет тоталитарной системы, и вкус свободы ей не чужд, как и активное сострадание. Другое устройство.

Впрочем, если не иметь в виду оригинал, то ничто не помешает насладиться фанфиком. Пережив несколько минут чрезвычайного удивления и смирившись с тем, что сестра Рэтчед в исполнении любимой актрисы Мерфи Сары Полсон в начале сериала превращена в романтическую злодейку (о, с этой девушкой Макмерфи точно было бы что обсудить!), а в конце сезона — в страдающую беглянку, словом, окунувшись в типичную для Мерфи «Американскую историю безумия», можно получить немало удовольствия. Здесь всего лишь главную героиню назвали так же, как самую знаменитую медсестру из психушки. Пусть то была другая кукушка, но кукует похоже.

В начале сериала привлекательная и дивно элегантная (у этого тоже есть своя занятная предыстория) Милдред Рэтчед приезжает в Калифорнию, снимает номер в мотеле, где ее встречает эксцентричная и невыносимая хозяйка (Аманда Пламмер в своем фирменном гротескном состоянии), и всеми правдами и неправдами пытается устроиться медсестрой в местную психиатрическую клинику, руководимую неким доктором, от талантов, личных комплексов, биографии и сокровенных тайн которого тоже можно поседеть. Но все сестринские места заняты — за комплектацией персонала следит старшая сестра в выдающемся исполнении Джуди Дэвис, чья разбалансированная пластика, неутоленная женственность и своеобразное чувство юмора вырастают в почти диккенсовский образ «прелестной гремучей змеи». В подвале клиники содержится опасный маньяк — молодой человек в начале первой серии убил и растерзал четверых священников самым зверским образом. В конце серии Милдред Рэтчед, применив несколько аморальных и смертоносных приемов и получив место, спускается туда, чтобы обнять маньяка-убийцу через решетку. Он ее брат, она здесь ради него. У девушки есть своя кровавая тайна, свое персональное чудовище, с первым мотивом все ясно.

Со временем появится и еще несколько — не много, и вполне предсказуемых. Героиня Сары Полсон окажется лесбиянкой, подавляющей свои чувства и наклонности — до той поры, пока не встретит очаровательную Синтию Никсон, и шоу уютно «утеплится» надежной и драматичной лавстори. На подходах к сюжету авторы еще попытаются извлечь некий конфликт из «запретной любви» — из последних сил пытающаяся соответствовать «норме» сестра Рэтчед ледяным тоном выговаривает одной из пациенток: «Вы лесбиянка. Это видно по строению вашего лица». Но вскоре гомоэротическая тема в сериале станет синонимом романтической.

Шэрон Стоун, украсившая своим роскошным появлением сериал в роли баснословно богатой безутешной матери психически нестойкого наследника-инвалида (руки и ноги потеряны при весьма эффектных обстоятельствах) здесь не случайна — если во второй серии появляется «нож для колки льда» (им предлагают делать лоботомию в домашних условиях, дело хорошее), то в следующей жди ее самое, вместе с ассоциациями не столько из «Основного инстинкта», сколько из суммарного наследия Теннесси Уильямса.

«Человек-зверь», обитающий в психиатрических застенках, в исполнении красавца Финна Уитрока облачен в белую футболку, и, несомненно, отдувается за всех «бунтарей без причины» американских 1950-х, за всех отличников Актерской студии, и Брандо, и Дина, и Монтгомери Клифта. Если есть что-то, что американская культура способна воспроизводить, кажется, на автопилоте, то именно эту свою фирменную логическую цепочку: историю о том, как травма 1940-х (военная, послевоенная) приводит к безумию 1950-х (с фантастически возросшей верой в психоанализ, с властной фигурой психотерапевта, с сюжетами о клиниках и сексуальных комплексах), а «недообследованные», недолеченные и все еще цепляющиеся за свою буржуазную «нормальность» 1950-е в свою очередь сметаются бунтарскими 1960-ми. Поэтому в «Сестре Рэтчед» (абсолютно в духе Мерфи) есть кинематографические отсылки и к проблематике Уильямса, и к драме о расстройстве «множественной личности» в «Трех лицах Евы» (пламенная Софи Оконедо вместо каллиграфичной Джоан Вудворд — это остроумно), и к «Бонни и Клайду». И все это на фоне ярких сочных, пугающе жизнерадостных красок, переполняющих кадр, — ироничный привет роскошным колерам 50-х от цифровых технологий.

И все-таки спутать «Сестру Рэтчед» с полноценным приквелом «Пролетая над гнездом кукушки» решительно невозможно. Как нельзя спутать «глаза из сухого льда» героини Луизы Флетчер с темными расширенными зрачками на нарочито кукольном личике Сары Полсон, «смелой и решительной» к финалу почти как Эрин Брокович. Безумие может быть очень занятной цветной игрушкой — совсем как «Цирк», «Отель», «Голливуд» и прочие наборы для развлечений из коллекции Райана Мерфи. А вот свобода по-прежнему не помещается в кукольный домик.