Разговоры об измельчании современного искусства велись искусствоведами старой закалки еще лет десять тому назад, а то и больше. В устах тех, кто застал давние времена, когда в искусстве воспевались «прекрасные человеческие образы», слова разочарования звучали вовсе не неожиданно. И раньше «старая школа» не жаловала contemporary art за актуальность, в которой кому-то виделось подлаживание под конъюнктуру, за ироничность, наводящую на подозрение в несерьезности художника… Мне доводилось слышать, как современных художников сравнивали со студентами-искусствоведами, что-то там рисовавшими в комнатках, которые в свое время держали при кафедрах искусствоведения для того, чтобы учащиеся между парами могли понарошку побыть живописцем или графиком.

Ругань эта далеко не всегда была уместна, да и обоснованность ее очевидна не всем, однако одновременно она была залогом существования ценностей незыблемой шкалы. Ни постмодернистский скепсис, ни новая, оказавшаяся недолговечной искренность, ни метамодернистская ирония, которую обсуждают на разные лады теперь, не поколебали эту иерархию. Есть она и сегодня — то ли как воспоминание о прежних спорах и былых страстях, то ли как ожидание не пропустить среди тусовочной свистопляски подлинное художественное событие, которое оправдает неразбериху фестивалей и биеннале, то ли как тот самый нас возвышающий обман. И несмотря на то, что Пабло Пикассо сильно переборщил с позированием перед фоторепортерами в одних трусах, несмотря на то, что Йозеф Бойс выдумал историю о том, как его спасли крымские татары, несмотря на образцово-показательный цинизм Young British Artists — мы и сегодня по-прежнему ставим искусство гораздо выше многого. Особенно свойственно относиться к нему с трепетом в России, где от contemporary art готовы ждать откровения или, как минимум, инновации: от него ведь у нас еще не устали, ему без году неделя, а для двадцатилетних оно стало неотъемлемой частью современности. Превратны наши представления об арте. И невозможно объяснить ни Даниэлю Бирнбауму, ни Массимилиано Джиони, что поджог Banque de France — это отчаянная художественная выходка, именно что художественная, а не какая-либо иная. Кому еще, кроме русского художника, пришло бы в голову подобным образом сразиться с гидрой капитализма? Из-за этих специфических ожиданий от арта, из-за установленной по старинке шкалы ценностей любой текущий художественный опыт теряет в значимости, блекнет и тускнеет. Нам остается мерцание, робкое подмигивание светлячков. Погасло дневное светило…

Петр Белый — один из тех, кто с завидным постоянством напоминает нам о том, что размениваться по пустякам — сомнительная радость в искусстве. Как художник и как куратор Белый возвращает нас к руинированному, но не разрушенному полностью представлению о тотальном, монументальном художественном опыте, который один и есть суть искусства. Новый проект «Люды» стоит в одном ряду с предыдущими подобными выставками. На этот раз к площадке на прекрасных и чудовищных берегах Монастырки, где Александро-Невская Лавра соседствует с развал-схождениями, складами, заводиками и психиатрической лечебницей, добавилось новое арт-пространство: «Люда» потихоньку перебирается на «Пушкинскую 10».

В нулевые годы, когда Петр Белый и его единомышленники начинали свой путь в искусстве, к легендарному арт-сквоту было много вопросов. Новое поколение постсоветских нонконформистов соревновалось с ним в свободолюбии и художественном радикализме. Впрочем, и тогда едва ли не главной петербургской площадкой для contemporary artists была галерея Navicula Artis, задававшая тон на «Пушкинской 10». Теперь тех страстей нет, и новая «Люда» обосновалась в одной из мансардных мастерских. И здесь, и у Монастырки выставлены работы художников, которым интересен поиск пластического языка и исследование границы абстрактного и фигуративного. Акцент в очередной раз сделан на работах из стекла и керамики — ключевой теме нынешней «Люды». Она пришлась кстати и в Эрмитаже, где как раз можно увидеть эксперименты современных художников с муранским стеклом, а Галерея Марины Гисич откликнулась на нее выставкой Марии Кошенковой. В обоих пространствах «Люды» помимо стекла и керамики есть живопись, есть рисунки на лобовых стеклах автомобилей, есть дополненная реальность (куда без нее?), есть изящно выписанные по стенам и полу следы протечек, которые так легко принять за настоящие, что один потек накануне вернисажа в порыве борьбы за чистоту был по недоразумению смыт… Художники участвуют и известные, и начинающие: Кирилл Акулиничев, Лиза Беркутова, Александр Белов, Марк Маклаков, Андрей Кузьмин.

«Размножение светлячков» — репрезентативный обзор нашего современного искусства, срез текущей ситуации, создающий достаточно полное представление о том, чем живут в данный момент художники, близкие галерее. Повестка дня размыта, краски будней смазаны, притом что в частных пространствах, своим чередом работа идет интенсивно. Для «Люды» «Размножение светлячков», возможно, начало новой истории. Третьей реинкарнации галереи уже два с лишним года. То ли идет расширение галерейного пространства, то ли намечается переезд… Как знать, не начало ли это будущей «Люды»?