Кубистическая графика, рисунки времен УНОВИСа, супрематические построения, пространственные, словно заполненные телом, выведенные в объем композиции и яркая космистская живопись — с наступлением реальной космической эры Кудряшов словно утвердился в правоте своих идей, — все это выстроено в единственном двухуровневом пространстве музея и деликатно вписано в его залы Надей Корбут и Кириллом Ассом.

Автор пребывает тут в постоянном диалоге с художниками, повлиявшими на его жизнь и вкус — Казимиром Малевичем и Натаном Певзнером, у которых учился, Эль Лисицким, встреченным в 1921 году на выставке УНОВИСа, Иваном Клюном, с которым сблизились тогда же — а потом они разошлись. С Надеждой Тимофеевой, соученицей и коллегой, ставшей женой — она поддерживала Кудряшова все годы его непризнания и болезней и осталась достойной хранительницей наследия, которое оказалось весьма велико. Тем более странно, что творчество Кудряшова почти неизвестно.

На фоне судеб некоторых его коллег и сподвижников история Ивана Алексеевича Кудряшова (1896-1972), супрематиста и крупнейшего космиста в живописи, даже не выглядит трагической. Родился в Калужской области, отец — плотник-модельщик, делавший модели летательных аппаратов для Циолковского, скоро открыл свое дело в Москве. Познакомившись в 1913 году с «лучизмом» Михаила Ларионова (отчасти из этого вырастет с годами его космистская живопись), недавний студент Строгановки Иван Кудряшов поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ) к Николаю Касаткину. Когда после революции училище преобразуется во 2-е ГСХМ (Государственные свободные художественные мастерские), Кудряшов выбирает мастерскую Павла Кузнецова — но знакомством с Малевичем и переход к нему все меняют.

Миссионерство «на фронте провинции», которое пропагандирует приехавший из Витебска Лисицкий, увлекает и Малевича, и учеников. Вместе с Тимофеевой Кудряшов едет в Оренбург, наивно рассчитывая возделывать там местный авангардный сад. Преподает в Оренбургских ГСХМ, встречает приехавших в город Малевича с Лисицким, провожает их, работает над супрематическим проектом оформления городского театра — он же 1-й Советский. И через полтора месяца получает отказ в его реализации.

Сделанный для выставки макет этого супрематического театра — объект исключительно вдохновляющий: он очень украсил бы Оренбург, если бы губернская газета «Коммунар» не написала, что «общая схема росписи I Сов. Театра <…> нечто в виде галлюцинации… <…> Безалаберное собрание желтых, серо-стальных полос, кружочков, клиньев…».

Эпоха Нью-Оренбурга сошла на нет, местные ГСХМ утратили статус высшего учебного заведения. Кудряшов вернулся в Москву, вступил вместе с Клюном в ОСТ (Общество станковистов), но со своими абстракциями он, принципиальный беспредметник, выглядел на их фоне белой вороной — и вынужден был уйти.

Не сложились отношения и с МОССХ (Московской организацией Союза советских художников), отменившей и заменившей собой в начале 1930-х все независимые художественные объединения. Принятый было туда в 1933-м, в ходе чистки 1938 года Кудряшов был отодвинут обратно в кандидаты, после чего, одновременно с Борисом Голополосовым, исключен. И оказался таким образом выкинут из профессии — МОССХ единственный при советской власти обеспечивал художникам возможность покупать краски и холсты, получать заказы, иметь доступ к выставкам и мастерским.

Обошлись так с Кудряшовым «в виду недостаточно ясной перестроенности и недостаточно выраженного творческого лица» (прямая цитата из решения МОССХовского судилища) — и, конечно, за то, что художник был птенцом гнезда Малевича. Но список исключенных на том собрании был велик, некоторых выкинули не просто за формализм, но «в связи с арестом» — как Александра Древина, расстрелянного через пару недель на Бутовском полигоне.

Вынужденный довольствоваться случайными и временными заработками, обреченный на оформительскую работу — нет ни одного холста, датированного концом 1930-х, — художник из-за туберкулеза не попал на фронт, но был направлен на службу в подмосковную тюрьму НКВД, где заведовал камерой хранения вещей заключенных. В 1944-м Кудряшов был комиссован по болезни — сохранились его рисунки и акварели, сделанные в туберкулезных санаториях. Вступил в артель художников-инвалидов «Красный Доватор», где можно было зарабатывать только писанием портретов вождей, брал оформительскую работу, делал иллюстрации для медицинской энциклопедии. И время от времени предпринимал попытки вступить в Союз художников (уже МОСХ) — вынужденные, унизительные и безрезультатные, что, судя по работам, никак не влияло на работоспособность и плодовитость. Как и гнусная критика, которая вся осталась в 1920-х — позже никто Кудряшова просто не замечал.

Так продолжалось до оттепели — до конца 1950-х. Нет, в МОСХ его все равно не приняли, хотя Кудряшов не оставлял стараний. Но «живого авангардиста» обнаружили будущие нонконформисты Владимир Немухин и Лидия Мастеркова. «Меня познакомил с ним, — вспоминала Мастеркова, — списанный в неизвестность замечательный художник Зенон Петрович Комиссаренко [соученик по мастерской Малевича — И.М.]». Немухин с Мастерковой привели к Кудряшову Георгия Костаки, который немедленно купил картину за 3000 рублей. Чуть позже Костаки вместе с другим известным коллекционером, кардиологом Александром Мясниковым, скупили у Кудряшова почти все.

Это отчасти объясняет географию его наследия и список мест, откуда привезли на московскую выставку в общей сложности три сотни работ: помимо Новой Третьяковки и неназванной частной коллекции, в первой в истории ретроспективе Ивана Кудряшова участвуют две отечественные институции — Русский музей и Вятский художественный музей имени Васнецовых — и три зарубежных: Музей современного искусства в Салониках (Греция), созданный на основе коллекции Костаки, парижский Центр Помпиду и Музей искусств Каракалпакстана имени И.В. Савицкого (Нукус, Узбекистан) — причем большая часть работ прибыла в Москву именно из Нукуса.

Знаменитый Нукусский музей, основанный Игорем Савицким, собиравшим и спасавшим непризнанное, «невостребованное» (его слово) искусство советских художников, в последние годы стал приоткрываться для иностранных специалистов и публики. Выставка 2017 года сокровищ из Нукуса, прошедшая в ГМИИ, вернула Нукусский музей в российское информационное пространство. А три года назад фонд U-Art Иветы и Тамаза Манашеровых выделил грант конкретно на исследование хранящегося в Нукусе наследия Ивана Кудряшова. В 1974 году вдова художница передала Савицкому 145 работ мужа и 13 своих акварелей, а после ее смерти наследник передал еще больше, в итоге в Нукусе оказалось 355 произведений, которые благодаря гранту семьи Манашеровых исследовала Ирина Пронина из Третьяковской галереи — она и стала, вместе с Игорем Смекаловым, сокуратором юбилейного московского проекта.

Париж в этом перечне возник в 1970 году, когда в галерее Жана Шовлена состоялась единственная прижизненная персональная выставка Кудряшова — он ее, конечно, не увидел. Оттуда пять рисунков и одно полотно попали со временем в Центр Помпиду, а сейчас в Москву. Тогда же в Европу отправили и другие 30 рисунков, но их изъяла ленинградская таможня — работы попали в Русский музей, где, конечно, тогда не были выставлены. Художник скоро умер, а нового сольного проекта ему пришлось дожидаться еще полвека.