Пару лет назад Александр Шишкин-Хокусай стал одним из авторов проекта в российском павильоне на Венецианской биеннале современного искусства. В нулевые и десятые годы петербургских художников там не особенно привечали. Тогда, в 2019-м, Петербург взял двойной реванш: Шишкин-Хокусай выставлялся вместе с Александром Сокуровым. Тылы прикрывал Эрмитаж и хранящееся в его собрании «Возвращение блудного сына» Рембрандта, по мотивам которого Сокуров и Шишкин-Хокусай придумали нечто на двоих.

Ругали этот проект все. В Москве — за все подряд. В Петербурге — за все подряд и за все остальное в придачу. Зарубежная публика, по всей видимости, вообще не до конца поняла, что же мы на этот раз учудили. Выставка, как говорится, удалась на славу! Подобная реакция была предсказуема. Хорошенькое современное искусство: один художник недавно перебрался из театра в contemporary art, а другой — именитый кинорежиссер в раздумьях об утраченных гуманистических ценностях. При всем при том проект этот был запоминающийся, другого такого, по крайней мере, не придумать. А если вспомнить, какие страсти тогда кипели в Министерстве культуры, которое еще немного и готово было бы отдать российский павильон Александру Шилову и Никасу Сафронову, то претензии тут же будут сняты.

Сокурова в скором времени показали в Эрмитаже. На выставке в Главштабе стало совершенно очевидно, что вне зависимости от того, инсталляция это или декорации со съемочной площадки, перед нами не что иное, как еще одно размышление о вечных духовных ценностях. С ними все как-то не так, причем совсем, а шансов, что скоро все станет вокруг голубым и зеленым — ноль. Так что сожаления о том, чего не закажешь Яндекс-доставкой и не скачаешь через приложение, оставалось только с сочувствием принять.

Шишкина-Хокусая тогда в Эрмитаже обыскались: в Главштабе показали только половину венецианского проекта. Нельзя сказать, что в российском павильоне в Венеции царствовал строгий, цельный замысел. Сокуров сделал проект о евангельской притче в пересказе Рембрандта, тогда как Шишкин-Хокусай отвел душу на фламандских мастерах. Как бы то ни было, сиквел венецианской инсталляции Шишкина-Хокусая не заставил себя долго ждать — все-таки очень редко петербургские художники поднимаются до таких вершин. И, к большому счастью для всех нас, в Петербурге есть Галерея Марины Гисич, которая рада таким проектам и располагает возможностями их реализовывать.

Выставка проходит под кодовым названием «Набережная рабов». В Венеции, недалеко от Джардини, где базируются основные национальные павильоны, есть Riva degli Schiavoni — набережная рабов, многие из которых в незапамятные времена были славянского происхождения. Отсюда, по-видимому, сходство слов «раб» и «славянин» не только в итальянском, но и в других европейских языках. Это наблюдение было обшучено западными славистами до детских припухших желез. Не то чтобы название намекает на что-то конкретное, метафоричностью своей оно будит ассоциации, а вместе с ними из небытия восстает призрак Антонена Арто.

Воплотившийся на набережной Фонтанки дух основателя «театра жестокости» тактично не побеспокоил устроителей выставки. Обошлось, как писал в своих воспоминаниях «Малая земля» Леонид Ильич Брежнев, малой кровью. В старой части галереи мы видим парафразы картин трех гениев фламандской живописи. Пышное барочное письмо конвертировано в знаменитые шишкинско-хокусайские силуэты существ и вещей, вырезанные из фанеры. Особенно запоминаются массивные, двойные фанерные рамы. Все лихо расписано, разогнано до монументального масштаба и анимировано с незабываемой изобретательностью. Картины ожили, только не наяву, как living sculptures, и не в инсценировке, как в видео Виолы по мотивам «Встречи Марии и Елизаветы» Понтормо, — они ожили в странной фантазии. То ли это кадр из мульткошмара, то ли сцены из тайной жизни жонглера Барнабе, то ли совместная постановка Андрея Могучего и Юрия Бутусова. Нет у Шишкина-Хокусая того пиетета к старым мастерам, которым, например, славен Ян Фабр. Ни музею, ни художественной традиции его не поработить. Вступая в диалог со старыми мастерами, петербургский художник знай себе переиначивает, как заблагорассудится, все и вся.

В соседнем пространстве галереи все про рабов, тематически это основная часть выставки. Здесь есть и рабыни из далеких колониальных владений, и бесправные, безликие жертвы, послушно исполняющие бессмысленные приказы, и безутешные мученики, и звенья тяжких оков, которым суждено пасть… Надо сказать, что столь прямолинейно Шишкин-Хокусай если и высказывался, то разве что как оформитель спектаклей Бутусова. Все-таки Могучий даже на заре своей карьеры всегда готов был закавычить любой стейтмент, а со временем и вовсе ушел в изысканную эксцентрику. Придя в современное искусство, уже будучи известным театральным художником, Шишкин-Хокусай запомнился фантастически изобретательными и лихими проектами. Он весь в игре, правила которой установлены им самим, но, если даже ты не до конца их схватываешь, зрелище, разыгранное фанерными муляжами, завораживает. Его высказывание всегда пластически выверено, но не укладывается в устанавливаемые извне рамки. Так и на этот раз: Арто к нему не пристал. Да и упомянутые в пандан к Арто мейерхольды с биомеханиками — только комплементарные сравнения. Как и творческий псевдоним художника — микс из соснового бора и видов горы Фудзи, — его вещи подначивают жонглировать рифмами и именами. Аналогии и определения можно множить и множить: ретромодернист, порнодадаист, палеолиберал…