Споры о том, что считать исторической реконструкцией, в данный момент если и ведутся, то без былого энтузиазма. Даже доцент Соколов не сумел оживить интерес к этой проблеме. Да, это не ключевой вызов современности, хотя и вполне себе повод насущный, поскольку выставок-реконструкций сейчас предостаточно, как и реэнактментов с римейками. Все они тем или иным способом в той или иной форме воссоздают некий исходный проект. Впрочем, это едва ли не единственное, что их объединяет — в остальном они разнятся, иногда даже очень сильно разнятся.

Едва ли не самая громкая из подобных затей — реконструкция легендарной зеемановской выставки «Когда отношения становятся формой», приуроченная к одной из недавних Венецианских биеннале, — с толком, чувством и расстановкой представляла все тонкости проблемы аутентичности, какие только есть в современном искусстве, реставрационном деле и кураторстве. В палаццо на Гранд-канале царил дух бернского Кунстхалле тех времен, когда там чудил Харальд Зееман, притом что из выставленных в 1969-м работ были показаны далеко не все. Отсутствовавшие произведения были аккуратно обозначены вычерченными пустотами, а на первом этаже зрителя ждали подборки рецензий на выставку, эскизы экспозиции, переписка организаторов и даже детские тетради великого куратора, который с младых ногтей разрисовывал чистые поверхности с нездешней силой. Интерьеры палаццо, в котором законсервировали сохранившийся декор, не воссоздавая по оставшимся фрагментам утраченное целое, отлично рифмовались с этой программной кураторской реконструкцией.

Другая недавняя значимая выставка в этом жанре была гораздо скромнее, зато прямо в Центре Помпиду. Отмечали юбилей «Магов земли» Жан-Юбер Мартена. Здесь обошлись одним залом, который Саркис, участвовавший в том самом знаменитом проекте, превратил в мемориальное пространство. Показали фотографии, постеры, всевозможные подготовительные материалы и даже библиотеку куратора, поднаторевшего за годы работы над «Магами» в культурной антропологии, этнологии, колониальных исследованиях и особенно в географии.

Надо признаться, что оба этих проекта зрелищностью не отличались. Про «Магов» с выведенными на обои снимками Ла-Виллет и выставочных залов и говорить нечего. Что касается «Отношений», то сама выставка Зеемана была не то чтобы интересна хищному глазомеру простого столяра. С эффектной экспозиционной подачей в данном случае оставалось проститься заранее, хотя интерьеры палаццо несомненно придали особое обаяние образцовому проекту нонспектакулярного искусства.

Опыт показывает, что реконструкция совсем не про то, чтобы показать максимально выигрышно произведение искусства — так что нет ничего странного в том, что в Манеже Малого Эрмитажа старомодная шпалерная развеска, подобная той, что была в особняке Сергея Щукина на Знаменке. Атмосферу особняка она, конечно, едва ли передает. Обстановку этого дома попытались воссоздать авторы видео, снятого к выставке коллекции Щукина, которая прошла в парижском музее Fondation Louis Vuitton несколько лет назад. Наш эрмитажный проект в известной мере подытоживает начатое с большим успехом в Париже, а затем продолженное с не меньшим успехом в московском Пушкинском музее.

За последние лет пять, а то и больше, история коллекций стала модным музейным и кураторским сюжетом. Щукины и Морозовы здесь по праву сыграли немаловажную роль: в обеих семьях коллекционеров было много, причем некоторые из них снискали мировую славу. Выставки о коллекционерах продолжаются и сегодня — одновременно с петербургским проектом в Пушкинском открыта интересная экспозиция, посвященная собранию Ивана Морозова.

В Эрмитаже сделали ставку на личность коллекционера, создав выставку о том, как обладатель этих уникальных работ, немало сделавший для того, чтобы художники, чьим творчеством он увлекался, стали ключевыми фигурами в искусстве модернизма, организовывал и экспонировал свою коллекцию. Тут ведь вопрос не только в том, что Пикассо, Матисс и прочие тогда только входившие в моду стараниями Стайнов, Канвайлера, Воллара и Дюран-Рюэля парижские художники вошли в жизнь самого удачного в бизнесе из братьев Щукиных, последним серьезно взявшимся за собирание искусства — и в этом тоже преуспевший, по крайней мере, не менее других. Все эти картины сначала были частью домашней обстановки, но затем, в один прекрасный день, Щукин решил открыть двери своего дома для посетителей — только по воскресеньям, правда, не на всю неделю. В Манеже воспроизвели развеску одного из первых музеев современного искусства в мире. Мы можем попытаться воссоздать в воображении атмосферу этого дома, представить, как негодовал Матисс, посетивший по приглашению Щукина Москву и увидевший, что пара его холстов хозяин особняка на Знаменке повесил под крутым углом среди необарочной лепнины… Но что точно для выставки в Эрмитаже не актуально, так это тонкости экспонирования картин — об этом здесь речи не идет. В конце концов тем, кто хорошо знает Эрмитаж и Пушкинский, многие эти работы памятны по постоянным экспозициям, а некоторым еще даже помнятся залы третьего этажа Зимнего, где с оттепели десятилетиями формировалась экспозиция французских модернистов.

Выставка-реконструкция в Манеже — важное дополнение к тому, что нам давно хорошо известно. Щукины с Морозовыми — старая, порядком заезженная музейщиками пластинка. И в этом отношении жанр выставки в данном случае нет смысла проблематизировать. Во времена Понтуса Хультена, когда, как принято считать, были придуманы реконструкции, этот жанр предполагал эксперименты. Воссоздание салона Стайнов на рю де Флерюс, в самом деле, стало событием в музейном и кураторском мире и повлекло за собой череду подобных проектов. За ним последовали реконструкции мастерской Мондриана, дома Швиттерса, конструктивистские выставки ОБМОХУ, выставка французских неоклассицистов и мастеров бытового жанра XVII века в Оранжери, андеграундные квартирники брежневских времен и даже танцплощадка в парке культуры и отдыха на блокбастере «Агитация за счастье» в Русском. Совсем недавно в Ахматовском сделали чудесный оммаж Николаю Пунину, экспонировав материалы сделанной им выставки русского/советского искусства в Японии. Щукинский проект стоит в этом ряду, мало чем выделяясь, но и не портя погоды. Это корректный кураторский жест, множащий успехи выставок в Фонде Луи Виттона и в Пушкинском. Спорить тут особенно не о чем. Ну а если судить по гамбургскому счету, то, положа руку на сердце, нужно признать, что никакая реконструкция не превзойдет манхеттенскую коллекцию Фрика с десятилетиями настаивавшимся кислым запахом старых вещей и уж тем более Музей Конде в Шантильи.