Бывало, что скелеты прошлого, громыхая костями, выходили на сцену в спектаклях Чернякова из условно маминых и папиных шкафов, слезали с полок (главными героями «Дон Жуана» были пальто Брандо и плечики Бунюэля с Бродским), вываливались с антресолей (как 1950-е, выступавшие в «Макбете» в роли архаической версии современности), стучали снизу, как коллективное бессознательное в «Хованщине», лезли в окна и прорастали сквозь обои, как маки в «Князе Игоре», ругались и мирились, как в «Трубадуре», пили чай, как в «Онегине», и катались на блокадных саночках, как в «Китеже», играли для ребенка представление в домашнем театре, как в «Иоланте» и «Салтане», сопровождали катастрофу взросления, развлекая показом, словно через глазок камеры-обскура, видений прошлых и будущих мировых катастроф, как в «Щелкунчике». Они бывали обыденными и угрожающими в своей непобедимой рутинности, как в монохромном «Парсифале» и в ядовито-кислотной «Снегурочке».