Снятый режиссером Стасом Ивановым специально для KION сериал «Немцы» — экранизация романа Александра Терехова. Экранизация, впрочем, настолько вольная, что, похоже, те, кто романа не читал, находятся в выигрышном положении по сравнению с преданными читателями — не тратят время на утомительные и бесплодные сравнения. «Немцы», если вкратце, — это про российскую коррупцию. Небольшое, прямо скажем, поле для интерпретации. Действие на территории очевидности. Казалось бы.

«Немцы» — не в прямом смысле, конечно же. Чужаки, временщики, «естественные враги», засланцы, мародеры, нелюди. Те, кто разграбят и свалят. Кому все равно. Циничный ответ истории на вечное пушкинское «о, Боже мой, кто будет нами править?!» — да вот они и будут, они самые. Так уж повелось, «так тут принято». Текст (не романа, сериала — речь только о нем) принимается время от времени играть сопутствующими «оттенками немецкого»: именами и фамилиями персонажей, портретом Эрнста Тельмана на стене, обрывками реплик на немецком, национальными танцами и песнями и т.д. А к магистральному смыслу («правящие чужаки» — «враги народа») то и дело добавляется маргинальный, но не менее явственный: «те, кто чувствуют себя чужими», «те, кому здесь не место», «те, кто лишен дома». «Те, кто чувствуют?». Серьезно?

Главный герой сериала Эбергард точно что-то чувствует. Особенно поначалу. Чувствует, что — эээ, как бы это сказать точно и по-немецки, желательно не используя русскую обсценную лексику, — что в жизни его в данный момент все складывается как-то не очень хорошо. Некоторые трудности он испытывает. И немудрено. Герой оставил свою прежнюю семью, женился на молоденькой, нужна квартира, долгов слишком много, надежд нет, судебные приставы меланхолично (пока) маячат в дверях, работу, дававшую небольшой, но стабильный заработок, придется бросать — потому что Эбергард политический журналист, оппозиционный блогер, он гордый, честный, у него принципы, но один эффектный жест — и рушится даже самая убогонькая стабильность.

Герой принимает решение, которое и станет основой сюжета: он пытается вписаться в систему. Стать своим среди чужих, среди тех, кого все ненавидят, среди «немцев». Его отвергают поначалу, чтобы принять в ближний круг (на должность пресс-атташе) только тогда, когда Эбергард окончательно выберет сторону: спасет средней крупности начальника, жестоко предав лучшего друга. И кровью даже не потребовалось расписываться — душа продана. Бывший интеллигент в одночасье становится натуральным шутом, клоуном у… все мы помним кого, согласно расхожей пелевинской цитате. Пальтишко на рыбьем меху, черная шапочка с «пумпоном», прыгающая походка, заискивающая манерка: вечные гнусавенькие «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!» и «спасибо» в том же ритме. Нелепое существо, гадкое, подлое. Несчастный, скучный злой шут. Кому есть дело до того, как обстоят дела у этого провинциального риголетто с дочкой (а дела плохи, дитя бунтует, выкидывая один за другим смертельные номера), что у него там с женами, с родителями, с друзьями, с совестью, с сердцем? «Какое сердце?!» — как говорилось в похожих случаях в великом кино. Порядочным людям — то есть зрителям — по идее должно быть наплевать. Делать протагонистом отрицательного персонажа всегда было рисковой затеей.

Чем же авторы намерены удерживать зрительское внимание, если уж роковое падение главного героя происходит прямо в первой серии? Можно — так в «Немцах» и поступают — наслаждаться длительностью изобретательных гнусностей. Злой шут становится джокером в чиновничьей колоде, он, новичок в системе, более других заинтересован в том, чтобы колесо фортуны крутилось поживее, а это значит, что, пытаясь монетизировать проданную душу, он изобретает один увлекательный трюк за другим, попутно разгребая разрушительные для собственной жизни последствия. С каждым поворотом, с каждым новым ухищрением дела Эбергарда становятся все опаснее и плачевнее, и ему поневоле приходится двигаться от провала к провалу, грядущей победой всякий раз латая дыры предыдущего поражения. Когда и эта сюжетная цепь падений изнашивается, в «Немцах» набирает силу история о загадочном маньяке, убивающем местных девушек. Маньяки — дело добротное, надежное, не один сериал на себе вывезли, но с «немцами» им не тягаться, да и в качестве отвлекающего маневра они не срабатывают.

Куда занятнее, собственно, первоначальный импульс. Как случилось, что хороший честный человек пошел работать подонком? Ответ авторами сериала дан вполне убедительный. Дело не только в том, что денег не стало. Дело в том, что происходящее вокруг, само устройство мира представляется герою чем-то нереальным. Он — по примеру множества уважаемых персонажей совсем не сериального масштаба — живет во сне. Реальность недостоверна. Сознание сбоит. Дочь героя ждет спасения от инопланетных «зеленых человечков».

Всего этого просто не может быть: этой вечной серенькой зимы, этих бесчеловечных пейзажей, этого тотального обледенения, «марсианских» воронок в заброшенных карьерах, тусклого солнца над «урбанистическим» убожеством (операторская работа в «Немцах» весьма достойна). В ночном троллейбусе Эбергарду является космонавт — с видением можно поболтать с помощью жестов, посоревноваться в игре «кто быстрее залезет на поручни», потягаться, чья невесомость круче. Эбергард выигрывает, его невесомость почти тотальна, его жизнь — «пример поведения в вакууме». Внутри сновидческого кошмара нет места унижению, только полетам и погоням. Это и дает герою странное право на сделку с совестью, ощущение нереальности — основа его конформизма (с гомеопатическими дозами ностальгических коннотаций классического «Конформиста», включая ледяной холод). Это скверная мораль, но точная психология.

Если нет ничего надежного, никаких критериев подлинности, то и способ актерского существования может быть соответствующим. Он в «Немцах» к одному знаменателю так и не приведен, здесь наблюдается разностилье почти случайное: усталая обескровленность и судорожный шепоток Эбергарда (серьезная работа Евгения Коряковского) соседствуют с нарочитой театральностью чиновников. Это возможный ход: шут стал главным режиссером здешнего балагана, коррупция рифмуется с клоунадой. Виталий Коваленко — самый импозантный из местных начальников — под руководством Эбергарда учит роль в манере незабвенного Артуро Уи, тщательно репетируя искреннюю сердечность. Любопытно, что самой заметной театральной ролью Евгения Коряковского был шекспировский Жак-меланхолик — тот, который и произнес когда-то «весь мир — театр».

Самая крупная афера из тех, что доступны местному чиновничеству — строительство большого мусоросжигательного завода. Смерть всему живому, специальный объект, рассчитанный на то, чтобы «над нашей Родиной дым» никогда не переводился. Эбергард задыхается. Длить эту агонию уже почти невозможно. Для тех зрителей, кто переживет маньяка в сюжете, кто — возможно и не без удовольствия — проследует от серии к серии за всеми перипетиями безнадежных эбергардовских приключений, в финале ждет заслуженная награда. Какой смысл смотреть на злого шута, если в конце он не превратится в благородного рыцаря?! Самого что ни на есть печального образа. Однако такого, которому будет что ответить на вопрос: «Ты хочешь, чтобы тебя распяли на глазах у всех?!». Он промолчит, постесняется. Оставив зрителей пребывать в вечной надежде на то, что последние станут первыми. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.