Кунстхалле, который у нас было появился, вселял большие надежды. Манеж преобразился, когда несколько лет назад его возглавил Павел Пригара. До этого момента только ленивый не язвил по поводу выставочной чехарды в Манеже, к которой все настолько давно привыкли, что воспринимали ее как нечто само собой разумеющееся. В конце концов, не было ничего удивительного в том, что это неловко отреставрированное в позднесоветское время здание стало площадкой, где коммерческие выставки перемежались отчетными экспозициями Союза художников и коллективными contemporary art-проектами. В не таком далеком прошлом ведь там был энкавэдэшный гараж, что уж тут сокрушаться? И вот, за последние несколько лет, от проекта к проекту, мы увидели, как можно делать современные выставки, которые не оставят равнодушными сведущих и заинтересуют широкую публику. Теперь с изменениями в руководстве Манежем радикально ничего не поменялось. Нынешний и ближайшие проекты, безусловно, продолжат начатое недавно. Но ясно же, что кунстхалле нам может сейчас только сниться — не из частных же российских коллекций собирать экспонаты для международных проектов? Когда все флаги будут к нам в гости, нынче даже Гуглу неведомо. Впрочем, не то чтобы в России было недостаточно местного материала для того, чтобы составить программу выставок на год-другой. Пусть пока будет не кунстхалле, а выставочный зал с опытом проектов в духе кунстхалле — ну а реконструкция, сделанная несколько лет назад, точно пошла Манежу на пользу.

Кунстхалле в Тюбингене — это типичный для Германии выставочный центр, известный своими выверенными кураторскими проектами и в то же время не претендующий на то, чтобы соревноваться с музеями-тяжеловесами в жанре выставок-блокбастеров. Он и построен был специально для того, чтобы в этом старом городе, который невелик, но ни на минуту не кажется провинциальным, поскольку вся жизнь так или иначе строится вокруг знаменитого университета, появилась актуальная художественная жизнь. Еще в восьмидесятые выставки классиков модернизма создали отменную репутацию тюбингенскому кунстхалле. Тех высот, которых достигал, например, бернский Кунстхалле при Харальде Зеемане, здесь, конечно, не знали, но и тоски, которая царила в Берне до и после Зеемана, здесь не ведали. Было тут достаточно постмодернистских проектов, были и постпостмодернистские. Лишних не было, от проходных никто не застрахован, тем более что Тюбинген не живет интенсивной художественной жизнью, современные художники не делают погоды в этой столице науки. В общем, не форсируя ситуацию, но и не размениваясь по мелочам, Кунстхалле держит марку.

Не так давно здесь открылась выставка «Сестры и братья», которая будет показываться в Тюбингене до апреля будущего года. Обратите внимание на спокойную тему, — семейную, про родственников, про близких, про отношения между людьми, которым суждено быть вместе. Что-то мне кажется, что ни в Центре Помпиду, ни в нью-йоркском Новом музее, ни в московском «Гараже» лучших времен никто бы даже и обсуждать не стал такой жизнеутверждающий сюжет. Мультиэтничность, постколониализм, блеск и нищету гендера — пожалуйста, но по семейным вопросам обращаться туда никому и в голову бы не пришло. Надо сказать, что последняя простота современному искусству очень идет. Потому что мы отвыкли от простых тем. Подглядеть с подачи Нэн Голдин за людьми в их заурядной, непритязательной жизни мы готовы, насладиться неисчерпаемым разнообразием художественного опыта в странах третьего мира тоже, можем рефлексировать над постмодернизмами, реализмами и по прочим поводам. А вот нечто в духе знакомого со школы тургеневского романа современному искусству как будто чуждо.

Может, оно, конечно, и чуждо, но точно не противопоказано. В Тюбингене собрали вещи об отношениях между братьями и сестрами, тематический обзор за последние пятьсот лет — то есть примерно столько, сколько существует живопись в ее привычной для нас функции. Прелесть этой экспозиции состоит в том, что она не держится на шедеврах или хитах. Из старых мастеров показаны далеко не самые известные, а у известных — не те работы, ради которых туристов автобусами свозят в музей. О некоторых вещах и авторах стоило бы навести справки, причем, пожалуй, даже знатокам здесь было бы непросто блеснуть эрудицией. Двадцатый век показан более представительно — мы найдем здесь и Августа Маке, и Йозефа Бойса, и Синди Шерман. Причем, опять-таки, не что-то до боли знакомое, гастролирующее без отгулов и выходных по выставкам, а интересные вещи, о которых стоило бы знать, хоть до настоящего момента они оставались в тени растиражированных произведений — чего стоит одна только бойсовская миниатюра «Косма и Дамиан»! Шерман, конечно, всегда Шерман, изображает ли она сестер, красоток из группы риска, великосветских дам или вопиющих о справедливости жертв фаллоцентризма. Зато прекрасен забытый многими фильм Веры Хитиловой с лаконичным названием «Мария и Мария» — обаятельный, абсурдистский, задорный и капельку хулиганский. Лучшая же вещь, справедливо вынесенная на постер, — портреты четырех сестер, которые Николас Никсон с завидной регулярностью снимал вместе на протяжении нескольких десятилетий.

Опять-таки, видели мы подобные проекты не вчера и даже не позавчера, в том числе в документальном кино. Но теперь особенно ценишь те редкие случаи, когда искусству не предписано быть на топе и убеждать в своей состоятельности с высоты престижных рейтингов. Тогда оно способно остаться самим собой и говорить с нами без обиняков, иногда просто о жизни. Без братьев Карамазовых и выворачивания души наизнанку, без «Брата-2» с его навязчивым приобщением к русскому духу, без надрыва в духе додинского спектакля по роману Абрамова и даже без митьковских сестренок и братишек, и вовсе неуместных. Может же искусство в отдельно взятом случае быть человечно, даже если на поверку оказывается, что далеко не все братья-сестры? Так что остается надеяться, что в Петербурге теперь будет выставочный зал для проектов, скорее, традиционных. Есть шанс приобщиться к гуманизму.