Место посреди нигде, куда попадает девушка — где-то своя, а тут — разве что не другой биологический вид. Девушка не понимает правил и мажет мимо них. К ней тянутся все. Девушка не тянется ни к кому, но хотела бы. Дело заканчивается несколькими скандалами и пожаром чувств.

«Снегурочка» — что пьеса Островского, что опера Римского-Корсакова — вроде бы проста: весенняя сказка о любви. Снегурочка-дикарка, мать-Красна Весна, пригожий Лель — сюжет наполнен ровно настолько, чтобы обнаруживать смыслы под пристальным взглядом и при этом не терять знакомые очертания. Материал, который позволяет подсветить разные темы, в том числе неочевидные. Благодаря подобному свойству креативная команда Урал Оперы, в которой в этот раз фронтменом стал режиссер Антон Морозов — экс-резидент БДТ, работавший и в ЦИМе, и в «ГЭС-2» —, смогла добавить оперную «Снегурочку» в список вещей, которые раскрывают основные для участников темы — и, что важнее, поддаются их методу.

Здесь стоит чуть отойти от спектакля. Важный дисклеймер: в России, даром что большинство музыкальных театров существуют именно как театры оперы и балета, разные их департаменты существуют как нелюдимые соседи — и часто знать друг о друге не знают. Если повезет, у оперной части будет своя целостная концепция, у балетных — собственное видение репертуара. ГАТОБов, которые существуют идейно как единый организм, исчезающе мало. Урал Опера Балет на сегодня — одно из немногих мест, где команда пробует создать общее пространство, сделать так, чтобы и танцевальные, и оперные спектакли обращались к одному кругу понятий — и реализовать в них один тип театрального мышления.

«Снегурочка», которую поставили режиссер Антон Морозов, дирижер Павел Клиничев, художница Катя Никитина, художник по свету Константин Бинкин, видеохудожник Игорь Домашкевич, хореограф Максим Петров (кроме Никитиной и Домашкевича, все — постоянные авторы местных балетных премьер), создала Урал Оперу Балет именно как театр оперы и балета. Место, где с балетоманами и операманами обсуждают одни вещи и предлагают схожий опыт просмотра.

Какие темы? В облаке тэгов — разные виды любви (разрешается шутить о слайдах), странность, самость, общность и различность, милосердие, человечность, живое и мертвое как в людях, так и в идеях и методах. «Снегурочка» случилась как спектакль о пробуждении чувств — не столько романтических, как прописано на поверхности пьесы и оперы, сколько обнаружение чувствительности в себе, поиск возможности прикасаться к миру, взаимодействовать с ним, — и шанс пропасть в том, что прорвалось.

Такую идею легко перегреть, но «Снегурочке» повезло: это странный театр. Театр чувствования, где ассоциируемое важнее, чем сформулированное, команда постановки уже практикует в балете. Но балет по своим естественным свойствам летуч, бессловесен, построен на жесте, узоре. А оперный спектакль, построенный на ощущении, а не на формулировании, часто необходимо собирать на месте.

Команда постановки выбрала стратегию не говорить, но показывать. История Берендеева царства и попавшей в него холодной девицы раскрывается через мелкие визуальные детали. Вот плодородная Весна, концентрация натуральной чувственности, — прекрасная обнаженная женщина, через чье тело прорастают цветы, а вся фигура напоминает боттичелиевскую Венеру (нюдовый комбинезон авторства Кати Никитиной требует отдельного разговора о том, как работать с реалистичным женским телом уважительно и как сажать на артисток гипертрофированно облегающие вещи, чтобы не мешать петь и не создавать своими руками цепляющие глаз несовершенства, но идею передает). Ее дочь от Мороза Снегурочка — такая же «обнаженная», но с телом белоснежно-узорным, схваченным инеем, неживым, движенчески скованным. Влюбленная Купава похожа на язык пламени в своем мягком, чуть грубоватом, стилизованным под крестьянское платье. Вот пространство слободки: темное, неуютное, с обгорелыми сухими деревьями, за которыми по черному заднику по мере развития событий медленно растекается алый свет — будто его затапливает жар. Вот особо графичные мизансцены: Снегурочка, окруженная маревом белого полупрозрачного платья, расположенная отдельно ото всех, исключенная из толпы берендеев и пространственно, и цветово, или потухшая Купава, которая после предательства Мизгиря стоит за хором, будто готовится взойти на эшафот. Здесь нет жестко заданного постановщиками направления «думать в эту сторону». Но есть мир, который подает невербальные знаки — и их можно считать, скомбинировать, сложить в свою историю.

«Снегурочка» — театр не концепции, но мысли. А еще это театр испытания чувств: их по предначертанию переживают персонажи, подвергают ревизии авторы (так, как одну из линий можно обозначить переход страсти в насилие и влюбленности в жертвенность — и это достаточно трезвый взгляд на классическую вещь с ее патриархальной темнотой, возможностью романтизировать не самые симпатичные проявления человека и социума), проживает аудитория как сотворец спектакля. Выше я утверждаю, что это постановка о пробуждении чувств, — но это лишь индивидуальное видение, один из десятков вариантов. Новая уральская «Снегурочка» своей неуточненностью позволяет в первую очередь всем, кто с ней соприкасается, испытать любое чувство, — и в этом смысле пройти путь самой героини: освоить правила мира, собрать их для себя— и понять, какой отклик они вызывают.