На выставке Роальда Мандельштама задумываешься о том, так ли уж современно современное искусство. Как только не прилажен к текущему моменту сontemporary art? Он вроде бы и злободневен, и отвечает на вызовы современности, и зовет нас в будущее, и даже претендует на то, чтобы быть духом времени. Однако на деле декларации зачастую оказываются всего лишь текстами к выставке. В остатке — публицистичность, эффектные хайпы и умение подстроиться под любые обстоятельства, и создается ощущение, что современность теперь — это то ли серфинг, то ли чес. Не считать же духом нашего времени все эти вернисажи с манерными закусками, активистские летучки и проекты о буднях пандемии? Искусство наших дней вернее было бы назвать своевременным, а не современным. Дело, впрочем, не в том, что что-то не так с жизнью вокруг. Проблема в самом арте, который в неопределенности и всеядности своей похож на что угодно, только не на искусство. Прошло время, когда гетерогенность и аморфность наделяли художественный жест новой силой — теперь от этого одна невнятица.

Графика Роальда Мандельштама вдохновляет наглостью, с которой поэт и его друзья, которых теперь знают как «Орден нищенствующих живописцев» или «арефьевцев», говорили о своем времени так, как считали должным. Время было не вегетарианское — послевоенная реконструкция и пятидесятые. Еще свежи были воспоминания о войне, которую Александр Арефьев, Рихард Васми, Валентин Громов, Роальд Мандельштам, Шолом Шварц и их друзья пережили подростками. Детство и юность закалили этих художников, считавших зазорным идти в искусстве проторенной дорогой. СХШ при Академии художеств помог им найти друг в друге единомышленников, утративших интерес к официальной карьере чуть ли не подростками. Им было по душе жить своей жизнью и перечить на все лады тем, кто этому препятствовал. Своевременность поступков их мало занимала. Они претендовали на то, чтобы приватизировать современность, принадлежавшую, как тогда казалось, деятелям ЛОСХов и МОСХов.

В те годы молодежь не бредила протестом. «Арефьевцы» же были дерзки самим своим имиджем, объявив себя францисканцами от модернизма — «Орденом нищенствующих живописцев». Их кумирами были ленинградские экспрессионисты 1920-30-х из «Круга художников», некоторых они знали лично — среди членов группы были сыновья Георгия Траугота Александр и Валерий. Друзьям Мандельштама запомнились лекции профессора Академии художеств Николая Пунина, воспевавшего авангард и французский импрессионизм. Они стали свидетелями того, как по доносу он был осужден на ссылку, из которой не вернулся. В авангарде они увидели героику, которой до той поры авангард, пожалуй, не знал. Роальд Мандельштам разделял со своими друзьями эти странные для позднесталинского времени увлечения и приобщал их к поэзии Шарля Бодлера и Стефана Малларме. Он знал французский, английский и испанский, много переводил, в основном, стихи. В Ленинграде, только что пережившем ждановские проработки, эти молодые люди жили Парижем эпохи Бодлера и «Салона отверженных», как будто соцреализма и в помине не было. И было это не только неслыханной дерзостью. Вот уже полвека мы считаем их искусство современным той эпохе. Ну кому теперь нужен Владимир Серов с его ура-патриотическими, заказными холстами? Это тогда он был шишкой в Академии художеств, грозой партсобраний и стукачом на все руки. И хотя большинству тогда казалось, что «арефьевцы» и им подобные вычеркнуты из современности, в итоге Роальд Мандельштам и его друзья стали историей того времени, тогда как блюстители соцреализма канули в Лету вместе с протоколами проработок.

Выставка в «Союзе печатников» знакомит нас с Мандельштамом-графиком. Это первый показ его работ — о том, что он рисовал, было известно знатокам, видели же его рисунки единицы. Они хранились в семье Вадима Преловского — художника из «арефьевского круга», погибшего в далеком 1953-м. Часть из них опубликованы в новом издании сборника стихов Мандельштама, вышедшего в декабре прошлого года в «Издательстве Ивана Лимбаха». Выставка приурочена к этому приятному и важному событию.

Как художник Мандельштам едва ли составит конкуренцию своим друзьям по «Ордену нищенствующих живописцев». Рисовал он живо и с охотой, но сами по себе эти листы произведут сильное впечатление, главным образом, на поклонников его творчества. В «Союзе печатников» выставлены портреты и городские пейзажи — в основном акварель и карандаш. Друзья художника, уголки Коломны плюс сценки из жизни люмпенизированного Ленинграда — все эти вещи интересны и забавны, учитывая, что книжный магазин «Союз печатников» находится в сердце Малой Коломны. Все это очень петербургское, то есть ленинградское, одним словом, трогательно местное. Краеведу здесь впору прослезиться.

И вот что особенно важно: эти вещи хранят память о времени, когда ни Александр Арефьев, ни его друзья еще не нашли свой художественный язык. Где-то Мандельштам повторяет увиденное в работах арефьевцев, а где-то подсказывает им ходы, в которых потом мы стали узнавать стиль Васми или руку Трауготов. Также эти лирические ситискейпы несмотря на их нежность и трогательность хранят память о художественном бунте «Ордена». Они были созданы наперекор вкусам и условностям той эпохи и стали современны ей, хотя до поры до времени никому бы и в голову не пришло подумать о том, что такое возможно. Такого современного искусства нам сейчас недостает.