«Смородина, груша, фиалка» и «Красный апельсин, мандарин, роза» — эклеры с такими вкусами появились на прилавках «Британских пекарен» в рамках маркетинговой кампании Anna Nova Gallery к выставке Анны Андржиевской «Сюрприз Контейнер». Здесь можно было бы развить рассуждение о заметном месте коллабораций в мире современного искусства и сопутствующих этой тенденции рисках, тем более что в curriculum vitae Андржиевской сотрудничество с кондитерской — не первая подобная кампания: за последние несколько лет появились также капсульная коллекция, созданная совместно с брендом befree, и линейка парфюмированных свечей от «Как солнце», для которой художница придумала как дизайн, так и ароматы. Однако для творчества Андржиевской это не просто модные рекламные ходы, а вполне естественные прием и медиум. Во-первых, художница постоянно работает с образами, заимствованными из массовой культуры, насыщает ими свои работы — и потому маятниковая миграция на территорию масс-маркета представляется закономерной и безопасной. Во-вторых, Андржиевская одинаково хорошо известна как биоморфной сюрреалистической графикой и живописью, так и «съедобными» объектами в частности — вроде тех же экспериментальных эклеров.

В прежние времена художница устраивала на вернисажах перформансы с винными и коктейльными фонтанами (один из самых известных и масштабных, музыкальный «Праздник урожая», действовал на открытии ярмарки SAM FAIR в 2019 году) и была ответственной за художественный шоу-кейтеринг многих совместных проектов петербургской группы «Север-7». На «Форме незримого» (2016), большой выставке пермских художников в московском ЦСИ «Винзавод», Андржиевская угощала гостей тортом в виде карты Мотовилихинского района родной Перми, подсвечивая проблему исчезновения, стремительного поглощения конструктивистских памятников. На «Неудобных вопросах» (2017) в Тартуском художественном музее художница представляла торт-хрущевку, все также обращаясь к переосмыслению местного архитектурного наследия. Андржиевская иллюстрировала с помощью кулинарных экспериментов и Ветхий Завет («Манна небесная», 2017), и пищеварительные опыты Ивана Павлова («Синестезия Pavlov Party», совместно с Уиллом Оуеном, 2019). Эклеры, придуманные для выставки «Сюрприз Контейнер», существуют таким образом словно флешбэк — и как вынужденная альтернатива привычным кондитерским перформансам: переехавшая несколько лет назад на родину авторов сюрреалистических ужинов Андржиевская участвовала в подготовке и проведении выставки в Anna Nova Gallery дистанционно.

На пластины из белого шоколада методом шокотрансферной печати нанесены фрагменты живописных работ. Есть, например, эклерный диптих со Сфинксами — глазными яблоками с голубой радужкой и широко раскинувшейся сосудистой системой с клешнями и лапами. Своего рода пироги с глазами — правда, не рязанские, а пермские — предоставляющие возможность реэнактмента самой знаменитой сцены из «Андалузского пса» Бунюэля. Стоит, впрочем, оговориться, что и «Сфинкс-1» (2021), и «Сфинкс-2» (2021), и другие сюрреалистические картины, попавшие на пирожные или нет, были написаны Андржиевской до переезда в Испанию. Некоторые полотна этого периода доступны для просмотра на третьем этаже галереи в пространстве Collector's lounge. Работы, выставленные на «Сюрпризе Контейнере», — живописных среди них всего две — родились именно за границей. Несмотря на то что проект представляет собой исследование-распаковку капсулы с постапокалиптическим приветом, что была найдена парагеологами в тектоническом разломе Уральских гор, европейский контекст этого пермского мокьюментари-трипа имеет неясно ощутимую силу.

Андржиевская привычно создает альтернативный мир внутри огромной мультивселенной своего творчества — и, как и всегда, космогонический миф этого нового мира ненавязчиво автобиографичен. «Сюрприз Контейнер» содержит миражи детства и индексирует тревоги недавнего времени. Лазурный глазасто-клыкастый скульптурный фонтан, двойники которого мелькают на полотнах Андржиевской, занимает авансцену самодельного кукольного домика, то есть установлен на распахнутой барной дверце советского лакового серванта. В бесконечно множащемся зеркальном пространстве бара, самом таинственном и труднодостижимом отсеке этой знакомой, пристально глядящей громады, лежит ключик. Словно во сне, — а уж как только не толкуют сонники привидевшийся ключ (в том числе и во фрейдистском духе) — этот образ не раскрывает загадки и не разрешает проблемы, а лишь сулит большую неразбериху. Вся выставка — сумбурный клубок наваждений, ироничных аллюзий и метафор, который едва ли удастся распутать без риска расщепиться между rabbit- и wormhole.

Крупноформатные живописные работы предлагают тем не менее некоторый нарратив, угадываемый хотя бы по названиям. Серия «Казнь сосисочки» и «Мужчины оплакивают сосисочку» (обе — 2024) косвенно отсылает к полотну Франсиско Гойи «Похороны сардинки» (ок. 1814–1816) — мрачному изображению заключительного дня испанского карнавала перед Великим постом, когда по традиции гуляющие хоронят рыбу, а порой, отчего-то, и половину свиньи. Согласно последним исследованиям, картина была написана Гойей в период реставрации религиозно-консервативной политики Фердинанда VII после прекращения в 1813 году французской оккупации Испании. Темное знамя со зловещим шутовским лицом, надпись MORTUS, предполагавшаяся на этом знамени прежде и сохранившаяся в рисунке на подобный сюжет (1816), группа персонажей в гротескных масках, кружащихся в хаотическом макабре, — все в этой работе внушает обреченность и заявляет об абсурдности происходящего.

История сосисочки, предложенная Андржиевской, — хоть и абсурдна, но все же, скорее, имеет хороший конец. Заключающий в своей фаллической форме все злодеяния патриархата и мачизма, этот персонаж уже отправлен на глазах равнодушно-веселой толпы на гильотину, совсем поник и, похоже, от испуга испустил нежный сосисочный дух. Примечательно, что референсом для «Казни сосисочки» стали почти идентичные друг другу изображения отсечения голов Людовика XVI и Марии-Антуанетты (той самой, которой вполне могли бы приписать особую страсть к эклерам). Композиционной основой для полотна «Мужчины оплакивают сосисочку» послужила гравюра Гюстава Доре «Данте встречает Чакко» (1861). На этой иллюстрации к «Божественной комедии» изображены души гурманов и чревоугодников, навечно оставленные под дождем третьего круга Ада. Фигуры обжор перенесены Андржиевской с искажениями — до неразличимых биоморфных масс — и условностью, свойственными сюрреалистическому периоду Пабло Пикассо (аллюзии к его работам в контексте катастрофы сосисочки, конечно, носят особенно реверсивный характер). Обезврежена покровом кружевной салфетки с драконами и пермская Царь-пушка. В пространстве галереи домашний атрибут, что все чаще берется на вооружение художниками, заглушает лязг боевой бутафории.

Выставка продолжается серией фоторабот и видеоинсталляцией «Танцплощадка». Действующие лица — то ли участники карнавала, то ли персонажи со страниц бестиариев, то ли обезличенные потомки жертв атомных атак. Новые женские архетипы. Женщины на грани нервного срыва. Истории их неизвестны, однако каждый может сочинить их самостоятельно, опираясь на рабочие названия, придуманные художницей: здесь есть обольстительница «Русалка», гигантская и, вероятно, заметная с последних рядов амфитеатра маска «Оперной певицы», красная фигура «Кардинала» и «Трехголовая мать». Все фотографии — портреты самой художницы, выполненные ее мужем фотографом Евгением Гаркушей. Портреты персонажей без лица, переживших или по-прежнему переживающих катастрофу, вынужденных начать новую жизнь, отрастить новое художественное тело и постараться невозмутимо двигать им в такт сбивчивой музыке. Усталый рейв, затихающий в гуле романс, барочная избыточность, данс макабр — синтетический декаданс.

Андржиевская остается верна своему кросс-жанровому галлюциногенному подходу, однако не перестает расширять его границы. Об этом свидетельствуют обращение к новым медиумам и сотрудничество с большой командой, в которую, помимо Евгения Гаркуши, входят коллектив Dos Gatos, Лейла Алieва и Влада Апполинарова, участвовавшие в создании видео, Павел Фролов, изготовивший Царь-пушку, и Марина Пугина, написавшая подробный комментарий к выставке. Заметны и формально-стилистические изменения, и в целом переменившееся отношение Андржиевской к собственным работам. По словам художницы, они стали еще более личными, так как сюжеты — страшные и нелепые, пусть и искусно замаскированные под розовым красочным слоем — перестали быть вымышленными. Вскрытая капсула «Сюрприза Контейнера» вместе с альтернативной вселенной источается метафорой коллективного бессознательного.