И так далее — вплоть до эпилога, который решен в демонстративно «попсовом» ключе и призван, по-видимому, иронически выявить-объявить условность всего предшествующего сюжета. (Что тоже наталкивается на непреодолимые затруднения в виде кадров, которые никаким оффенбаховским канканом и сингапурским неоном не отстранишь — от того самого слишком подлинного канарского пейзажа до, к примеру, слишком крупного, без всякой дополнительной стилизации, плана перерезания горла одному из героев.) Можно было бы, в свою очередь, поиронизировать над языком, на котором пересвистываются между собою эпизоды фильма «Свистуны» — и который постоянно искажает смысл всего только что сказанного автором, чем, прямо скажем, невыгодно отличается от языка древних канарских племен или, к примеру, от киноязыка. Успешно пересвистевшись между собой, главные герои встречаются друг с другом в идиллическом эпилоге, и если этот эпилог оказывается неподготовлен даже на элементарном фабульном уровне, то еще и потому, что в самом фильме ничто ни с чем договориться не в состоянии, как бы ни был любой его элемент симпатичен и мил по отдельности. Очевидно нежно любящий фильмы Форда, Тарантино, Николаеску и вообще Бухарестскую Синематеку, свистнувший оттуда все, что смог унести, — Корнелиу Порумбою, возможно, придумал «Свистунов» в качестве своеобразного трогательного (ну и ироничного, конечно же) оммажа родному отцу, Аурелиано Порумбою, футбольному арбитру международного класса, благодаря которому идея свиста как эффективной коммуникации оказалась сызмальства близка будущему режиссеру. Но тут прямо как в эпизоде с начальницей в кинозале: и что, помогло это ему?