В Петербурге печатная графика на особом счету, но Гарт свои работы с местной школой напрямую не соотносит. Единственный художник здешнего локуса, наследницей чьей контрастной, рубленой, с провалами черных брандмауэров традиции она готова себя признать, — Андрей Ушин, известный в первую очередь линогравюрами блокадного и послевоенного Ленинграда. Корпус влияний, впрочем, им одним не ограничивается. Художественный язык и набор образов Гарт перекликаются — или откликаются, вступая в полилог? — с работами других признанных мастеров, обращающихся к печатным техникам. В частности, заметны сходства с сумрачными литографиями Дэвида Линча и ксилографиями Ансельма Кифера. Последнего часто называют «искателем влияний, весьма восприимчивым к различным авторским стилистикам». В адрес Гарт тоже порой звучит подобный упрек. Не перекрасила ли она Рейнский лес Кифера и линию Зигфрида в ушинские полосатые березы? Не угнала ли обреченный на катастрофу дирижабль и черный чад, окутавший его дюралюминиевый остов? Несмотря на явные аллюзии и частичные заимствования, интеллектуальная и эстетическая система Гарт вполне самостоятельна и жизнеспособна. При работе с тиражом доппельгангерство и двойничество не страшны — тем более во времена, когда автор, согласно Ролану Барту, давно умер. Богатство отсылок лишь подталкивает зрителя к более внимательному поиску сходств, отличий и особенностей — к исследованию неясного и проникнутого меланхолией мира помех и прорех, в котором работы Гарт сосуществует с высказываниями других художников. Шум рабицы, грибной митоз и безустанная циркуляция образов.