Первый вариант названия — «Выход в «Красную дверь»» — апеллировал к культовому произведению Михаила Рогинского и всего советского художественного андеграунда, украшающему постоянную экспозицию Новой Третьяковки, — «Красной двери» (в проекте участвуют ее поздние вариации). Но одновременно — и к самой гипотетической возможности выхода за ту самую дверь — из ограниченного, запертого пространства. Попытки подобного эскапизма предпринимали в своем творчестве герои неофициального советского искусства, включая Виктора Пивоварова, Илью Кабакова, Эрика Булатова, Ивана Чуйкова, Игоря Шелковского, Юрия Злотникова, Дмитрия Плавинского etc. (все они присутствуют в экспозиции). А о праве на выход приходится мечтать нам.

При этом новое название, по крайней мере, его начало — «Вещь» — отсылает и к одноименному, объединявшему разные направления авангарда журналу 1922 года, который выпускали на трех языках в Берлине Лисицкий с Эренбургом, и ко все тому же Рогинскому, который всю жизнь сохранял в своем творчестве верность предмету. Утилитарная вещь, взятая из жизни, становилась для него объектом созерцания, будь то примус, чайник, электрическая розетка на стене, пиджак, ботинки, розовый забор.

«Эта выставка вышла из «двери» Рогинского, философия искусства которого обнаруживает следы в работах многих художников разных поколений, — комментирует проект Ирина Горлова, сочинившая его вместе с сотрудниками вверенного ей Отдела новейших течений Новой Третьяковки. — Ведь в «вещи» Рогинского отразились и человек, и окружающий его мир, и зависимость от реальности, и попытка побега от нее».

Тут нет самых известных работ Рогинского 1960-х годов — некоторые из них в постоянной экспозиции, зато есть, впервые показанные, произведения, созданные в 1980-х уже во Франции — из бедных материалов, сконструированные из слоев гофрокартона, покрытые акрилом и кажущиеся монохромными. Но это, конечно, иллюзия.

Напротив Рогинского — «Черный круг» Игоря Макаревича, реквизит для акции «Встреча» «Коллективных действий». Дальше — ее документация. И сходятся две стены к развешанным на веревках «простыням» Валерия Кошлякова — черно-белым видам советских городов из цикла «Место жительства» (1997), написанным на белом полотне. Эти несуществующие больше в реальности пейзажи оказались в собрании Третьяковки в 2008 году, благодаря дару «Общества коллекционеров современного искусства», и кажется, демонстрируются тут впервые.

Попали эти работы в Новую Третьяковку примерно так же, как когда-то попадали произведения в Старую — пути искусства как раз исповедимы: во все времена на то должна была быть воля коллекционера, музея, художника. Павел Третьяков далеко не всегда приходил в восторг от художников, чьи творения, тем не менее, считал необходимым приобрести для музея — при нем, напомню, это была галерея самого современного на тот момент искусства, во многом опередившего свое время. И сегодня собиратели нового поколения — в частности, Владимир Смирнов, преподнесший в 2020 году Новой Третьяковке значительную часть собрания Фонда Смирнова и Сорокина, — руководствуются в выборе произведений не только личным вкусом, но и стремлением максимально полно представить время, в которое живут.

В разделе «Между предметом и событием», например, где уже упомянутый Рогинский, «белое на белом» Владимира Вейсберга, документация к «Поездкам за город» группы Андрея Монастырского «Коллективные действия», вещественные ассамбляжи Бориса Турецкого, скульптуры Леонида Сокова, воспроизводящие увеличенные до исполинских размеров бытовые предметы, — в диалог с корифеями вступают холсты Натальи Труновой, «Кабинет» Анны Желудь, приторный «Бетховен» Ивана Горшкова из его серии «Крем-брюле». И если «Кабинет» музею подарила автор, то «Бетховена», и ассамбляж Ирины Кориной «Топ-модель» (2006) — превращенную в интерьер упаковку от телефона Nokia, и «Шапки» (2000) Ольги Чернышевой подарил музею Владимир Смирнов.

Совершенно невероятные, вырастающие из плоскостной графики рельефы Олега Кудряшова подарены галерее автором, и Владимир Селезнев тоже сам передал музею свой феерический «Метрополис» — инсталляцию, которую он с 2008 года регулярно воспроизводит в разных версиях: собранная из бэушной пластиковой и картонной упаковки, в темноте она превращается в город, светящийся окнами и проспектами. А «Высшее–адское» (1989) Елены Елагиной, и занимающее целый зал наглядное пособие Ольги Чернышевой «Из черно-белой кулинарной книги» (1992) поступили в Третьяковскую галерею в 2001 году из Музея-заповедника «Царицыно». Там на исходе прошлого столетия Андрей Ерофеев, Наталия Тамручи и целая команда искусствоведов собрали беспрецедентную коллекцию современного искусства. Царицынское собрание — один из главных источников пополнения Новой Третьяковки, наряду с собранием Леонида Талочкина, чья вдова Татьяна Виндельштейн передала его музею.

Помимо этого, есть, например, Фонд поддержки современного искусства Cosmoscow, передавший в галерею, в частности, «ящики» Андрея Кузькина — его работу «Все впереди!» (2011). Она состоит из 59 железных сварных ящиков, в которых автор замуровал все, созданное прежде — рисунки, картины, фотографии, объекты… Ну или не все, никто не знает. Что там, можно будет узнать в 2040 году, когда, по замыслу Кузькина, ящики можно будет вскрыть в присутствии автора или членов его семьи. Пройдет ровно 29 лет с момента создания, сыну Андрея исполнится 33 года — ровно столько было его отцу, художнику Александру Кузькину, когда он умер. Мысль о том, что тут будет к 2040 году, будоражит, но и успокаивает: ящики разошлись по коллекционерам, три — в Третьяковке.

Раз уж мы имеем дело с выставкой непростой судьбы, стоит напомнить, что впервые Отдел нового и новейшего искусства появился в Третьяковской галерее век назад. Просуществовал, увы, недолго — был принесен в жертву соцреализму. Но то, что тогда в нем выставлялось, давно стало классикой.

И те, кого мы видим теперь на выставке, включая самых молодых, — тоже классики. Все это художники, признанные на отечественном и мировом уровнях. Елагина и Макаревич, Корина, Желудь, Таус Махачева — все они приглашались в разное время в основной проект в Венеции. Почти все, кто тут выставлен, — лауреаты «Инновации» и/или «Премии Кандинского». Объединенные общей идеей, их работы сложились в умную, тонкую, прозрачную выставку, ловко вписанную в архитектуру Алексея Подкидышева, придуманную им еще для предыдущего, международного проекта «Многообразие. Единство», закрывшегося после начала спецоперации.

Здесь нет деления на старое и новое — Роман Сакин находится в очевидном диалоге с Юрием Злотниковым, Павел Отдельнов — с Олегом Кудряшовым. Мы наблюдаем за тем, что было создано за полвека непрерывного развития искусства, и рефлексируем на тему не всегда радостной смены эпох. Шестидесятники и семидесятники находятся в непрерывном контакте с теми, кто творил вчера и творит сегодня. Созданные в начале 1990-х бессмертное «Око» Пригова и «Живопись огнем» недавно ушедшего Германа Виноградова воспринимаются как послания не менее актуальные, чем «Яйца» Полины Канис или «Озеро» «Синих носов».

А в зале, который венчал «Многообразие. Единство», теперь инсталляция Антона Ольшванга — тоже старая, 1990 года. В переводе на английский ее название — Beside the product — кажется точнее русского «У изделия». Созданы эти объекты — и ладья, словно приплывшая из Древнего Египта, и украшения к ней, — из отходов алюминиевого производства. «Идея работы заключалась в том, чтобы поймать производство на его оговорках так, как ловят на оговорках человека, стремясь высветить то, что твориться в его подсознании», — комментирует Ольшванг свои объекты, в которых трудно опознать бракованные обрезки. Да и не нужно, потому что они давно — искусство, и каждое время наделяет их своим смыслом. Сейчас ладья кажется лодкой, готовящейся к переправе через Стикс.