В воспоминаниях современников Натан Альтман предстает мэтром авангарда, не утратившим связи с эпохой арт-экспериментов даже в позднесоветское время, остроумным интеллектуалом, сумевшим на протяжении десятилетий оставаться в стороне от соцреалистических будней, а также корректным собеседником, знавшим себе цену, но не смотревшим на окружающих свысока. Глядя на его фотографии, сделанные в преклонном возрасте, можно было бы подумать, что в СССР судьбы тех, кто провозглашал в десятые-двадцатые немыслимые «измы», сложились столь же благополучно, как в США или в Европе. На Западе тридцатые и сороковые стали тяжелым испытанием для многих художников, однако после Второй мировой все встало на свои места. Те, чьи работы подлежали сожжению после мюнхенской выставки «Дегенеративное искусство» в 1937-м, стали классиками современного искусства — и Альтмана, как Марселя Дюшана или немецких экспрессионистов, можно было бы принять за экс-бунтаря, достигшего респектабельной старости. Так, наверно, все могло бы сложиться, не приди к власти большевики, художественный вкус которых был консервативным. Были ведь и другие левые, близкие авангардистам. И пока в конце двадцатых не стали наводить порядок, авангард имел все шансы на то, чтобы стать большим стилем. Произойди это — был бы Русский музей храмом Малевича и Татлина, Николай Пунин воцарился бы в министерстве культуры, ну а Альтман творил бы в мастерской прямо в Спасской башне московского Кремля. Однако все вышло иначе: вместо признания и буржуазной респектабельности наши авангардисты познали забвение и опалу.