Хельсинки существует! Хотя в это уже как-то не верилось. Раньше ведь взял, сел на «Аллегро» — и ты уже у залива Тёёлё поглощен сравнительным анализом местных гусей и бакланов. Когда-то, говорят, так из Ленинграда ездили ночным в Таллинн, чтобы почувствовать себя за границей. А потом все повадились в Хельсинки. И так привычны и душевны стали эти ближние путешествия, что в Петербурге впору собирать клуб хельсинколюбов. Только среди моих знакомых есть несколько знатоков этого города, которые так с ним сжились, что и местным старожилам у них будет что спросить. Чем-то особенным мил он нам, и даже неохота искать причину. Уютная северная жизнь, обаяние неимперской столицы или достоинство независимой страны — какая разница, если туда тянет. Причем иное путешествие вроде как вовсе не турпоездка, да и другие есть города, где чувствуешь себя, как дома, но к Хельсинки, что называется, душой прикипел.

И вот пару лет назад к нему стало не подступиться, если там не работаешь и не бетонируешь в тамошних краях матримониальные связи. Обложишься справками и немыслимыми подорожными — пожалуй, прорвешься, но это уже сюжет из другой, боевой оперы. На заре нашей вакцинационно-антиваксерной эпохи, в 2020-м, когда кроме Занзибара вариантов для путешествий почти не было, это, конечно, был смешной повод для расстройства. Тогда о закрытии своих границ объявляла Ивановская область! Но минувшим летом, например, когда уже можно было выбирать между Египтом, Кипром, Турцией, Черногорией и не только, Хельсинки чуть было не стал городом-призраком. На излете осени, когда Финский залив сковало льдом, переходить его, следуя дурному программному примеру, казалось, потеряло смысл.

И тут вдруг разрешили «Аллегро». Хотя пускают на него лишь счастливых избранников гения санитарной бюрократии, забрезжил, забрезжил свет в конце туннеля! Обстоятельные финские проводники, кисловатый кофе из фильтр-машины в вагоне-ресторане, Коувола, далекая и близкая первая станция после пересечения границы, и вот уже Лахти, и даже — Тик-ку-ри-ла… О, Тик-ку-ри-ла!

Чем-то это все напоминает первую поездку за границу. Многим ведь памятны треволнения первого выезда за рубеж. Непосредственность переживаний, ожидание неизвестного, пересечение границы как событие, а не рутинная проверка… Мой давний приятель рассказывал, как в самом начале девяностых с классом копенгагенской школы, где учили модный тогда среди датской интеллигенции русский, он впервые оказался в России, еще в Ленинграде. Поселили в гостинице «Москва», вроде номер как номер. Открыв дверь в ванную комнату, он прочел на ослепительно красной ленте «продезинфицировано», — и больше туда ни ногой. Знание русского в рамках школьной программы плюс интуиция!

В нынешнем путешествии нет страхов и опасений перед встречей с неведомым. Это возвращение, ностальгическое и трогательное. Знакомые места, прежние привычки, позабытые было маленькие удовольствия… Самое удивительное, что в конце концов поезд как ни в чем не бывало прибывает прямо в Хельсинки, — и все, оказывается, на месте. Саариненовский вокзал, украшенный на праздники веселыми огоньками, прозрачный куб главной финской газеты, библиотека, возведенная к столетию независимости Финляндии, тот самый залив Тёёлё, а на его берегу — вдруг симпатичный павильон, присоседившийся к Дворцу «Финляндия». Пока мы утешались брянской моцареллой, тут построили приземистый концертный зал. Вместо колонн у него — ошкуренные стволы сосен с рогатыми ветвями. Это кажется на первый взгляд претенциозным, какие-то поленца папы Карло, а не колонны, но негоже теперь привередничать, — и эта новинка в радость. И потом, отделка нового птипале еще не завершена, так что о постройке судить рано.

Киасма сейчас на ремонте, обещают открыть в апреле, но в остальном выставочная жизнь бойкая и как будто даже бойчее прежнего. В Амос Рекс, открывшемся незадолго до пандемии, — Билл Виола, честь ему и хвала, хотя, по правде сказать, уже не вспомнить, сколько раз и где только не были показаны все эти работы. Пусть это энное повторение пройденного, но при всем при том — образцовый блокбастер, на том и спасибо. В Художественном музее в Кампи — Катарина Гроссе. Летом прошлого года эта чудесная немецкая художница, имя которой звучит до смешного царственно, участвовала в Хельсинкской биеннале современного искусства. Ее монументальная живопись на подручных материалах полюбилась кураторам местного Музея современного искусства, — и уже зимой они сделали ее выставку. Складчатый занавес с абстрактной росписью, перегораживающий огромный зал с высоченными потолками, и вывешенные в соседнем зале гигантские принты, на которых воспроизведены росписи спреем, берут размахом. Они особенно нравятся детям, гоняющимся друг за другом между полотнищами и прячущимися в складках занавеса. Не за горами еще более громкие события: ранней весной в Музей финского современного искусства в Эспоо привезут большую выставку самого Даниэля Бюрена — а там и Киасма заработает.

Впрочем, положа руку на сердце, ни классика видеоарта, ни монументальная живопись, ни маэстрия великого тавтолога не идут ни в какое сравнение с тем фактом, что Fazer в Санома Тало по-прежнему открыт с самого утра, и там все те же нажористые плюшки с корицей и бочковой кофе двух типов обжарки. Четвертый трамвай все так же ходит до Мунккиниеми, и в кафе возле его кольца все такой же нежный карельский пирожок, присыпанный натертым яйцом. На бульваре Гесперия пару раз на дню встречаешься с упитанным зайцем. В букинисте «Аркадия» французских книг стало только больше, а на английском и вовсе можно найти чуть ли не все, что пожелаешь. Ширится ассортимент местных «Алко».

Петербургский искусствовед и куратор Екатерина Андреева не так давно написала книгу про полюбившуюся ей Финляндию — раскатистое северное эхо италомании Павла Муратова и Аркадия Ипполитова. В ней воспета страна победивших Алвара Аалто и Туве Янсон. Оба героя близки многим, кто неровно дышит к этим краям. Прекрасны укромные улочки с особняками в Мунккиниеми, где жил и работал архитектор (теперь в его доме и мастерской открыты музеи). Впрочем, наше счастье, что ему не дали на растерзание Тёёлё, и о тех грандиозных планах напоминает только Дворец «Финляндия». Десятилетие за десятилетием с него сыпется облицовочная плитка, но небеса пожелали, чтобы все обошлось малой кровью. Невероятные трансформации, которые сулили этому району фантазии пожилого зодчего, не оставили бы и следа от идиллии. Мир муми-троллей — часть нашего детства. Эти книги — давние собеседники для многих. В залы Туве Янсон в Хельсинкском художественном музее лично я захожу в каждый свой приезд сюда.

Оба героя любимы и прекрасны. Однако тем-то и особенны здешние края, что милы они не цитатами, с которыми срослись, и не интеллектуальными прозрениями, засвидетельствованными в этих широтах. Не только гений зодчего и чудесная проза притягательны для тех, кто пристрастился бывать в этих местах. Возвратиться сюда — как встретиться со старыми приятелями, убедиться в том, что соседи, с которыми жили душа в душу, а потом о них было ничего не слышно, в порядке. Все идет своим чередом, все путем.