— Как вы помните, раньше музеем занимались коллеги из Эрмитажа, разрабатывался проект «Эрмитаж–Москва» — но сегодня это полностью авторский проект ЗИЛАРТа. В остальном все все произошло довольно естественно: я был давно знаком с Андреем Молчановым, в какой-то момент он пригласил меня войти в художественный совет будущей институции — так, оставаясь на своей позиции в Русском музее, я стал художественным консультантом «Коллекции». Видимо, сейчас осталось не так много искусствоведов, понимающих современное искусство достаточно широко и объективно, находясь вне тех или иных группировок. Как ни крути, мое поколение стояло у истоков contemporary art — поэтому, наверное, меня и пригласили.

— Меня с самого начало очень привлекало и само пространство ЗИЛАРТа, над которым работала целая группа блестящих архитекторов, и то, как Сергей Чобан придумал здание «Коллекции», ставшее концептуальным завершением всего кластера. Причем дело даже не во внешнем образе — а в том, как здание вписано в ансамбль, как оно продолжает городскую среду. Это очень современный ход — когда музей является не только и не столько хранилищем искусства, сколько частью повседневной городской жизни. Здесь эта идея реализована почти идеально: рамы фасада напоминают портал под напряжением, они оптически втягивают нас в пространство музея, атриум слегка отступает, нет никакого барьера или принудительного контроля — архитектура Чобана словно бы приглашает зрителя внутрь. А рядом есть великолепно решенная Тюфелева роща с перголой Джерри ван Эйка — выдающейся работой архитектора мирового класса. Молчанов пригласил его к сотрудничеству, чтобы потом передать преображенное пространство городу. Странно, кстати, что мы сломали столько копий вокруг «Большой глины» Урса Фишера, а проекту ван Эйка уделялось так мало внимания, хотя у него получился, по-моему, шедевр. В той же перголе есть и намек на летнее тростниковое жилище, и воспоминание о конвейере легендарного завода ЗИЛ — очень емкий образ, это одно из лучших произведений московского паблик-арта. Вокруг «Коллекции» появляются и другие мощные объекты — готический «Самосвал» Вима Дельвуа, скульптуры Дмитрия Каминкера вдоль боковых фасадов… Музей буквально вырастает из города, включен в его ткань — это взаимодействие вполне уникально и, конечно, не могло мне не импонировать.

— Я как-то побаиваюсь таких громких слов. На самом деле мы просто отталкиваемся от коллекции Андрея Молчанова — авторской, живой. Она построена не по адвайзерской модели — вещи должны ему нравиться, он проживает их. В девяностые годы доминировало соревновательное коллекционирование: у меня пять Кабаковых, а у тебя три; у меня восемь Янкилевских, а у тебя два — значит, я круче. Потом появились политизированные коллекции, затем — адвайзерские: когда специалисты собирали, рекомендовали, а коллекционирование включало в себя в том числе и инвестиционные аспекты. Позже стали собирать репрезентационные коллекции — каждой более-менее крупной корпорации «по статусу» полагалось обладать современным искусством. Все это мы уже проходили. Но меня всегда привлекали именно авторские коллекции — когда ты, пускай и опираясь на помощь специалистов, выражаешь себя через коллекцию. И здесь как раз такой случай. Коллекция Молчанова — форма самовыражения человека, обладающего очень высоким уровнем понимания современного искусства. К тому же, что вообще редкость, у него есть особое чутье к пространственным искусствам — к объектам, к инсталляциям — и сама архитектура музея буквально просит масштабных трехмерных работ. Никто не покупает вещи «под выставку». Так что ключевая идея — работа с существующей коллекцией: поиск неожиданных конфигураций, новых ракурсов.

— Мы не хотим конкурировать с другими музеями, а напротив стремимся сделать то, чего не делают другие, показать неслучайные, «незасмотренные», свежие вещи, сохраняющие шарм новизны. Так получилось, например, с выставкой африканского искусства — Евгений Асс сделал потрясающую экспозицию, в которой маски и скульптуры образуют очень активную, в чем-то агрессивную, мистическую среду. Или вот Dies Illa Гриши Брускина — художника, мыслящего большими категориями, но при этом остающегося выдающимся мастером реализации. В немногословный, прямо скажем, жанр инсталляции Брускин сумел привнести театральную нарративность, которой он не боится, но пользуется ею как инструментом.

Отдельный зал посвящен Алле Урбан — художнице уникального сочетания техно-эстетики и природного чувства формы, впервые выставляющейся в таком масштабе. Урбан объединяет механическое и органическое, превращает железные прутья в травы и ветви — я горжусь тем, что в свое время одним из первых обратил внимание на эту художницу и много о ней писал. Два этажа музея занимает выставка, посвященная новому пониманию скульптуры — в том числе городской, делающей, как сказали бы в 1920-е годы, «прыжок в пространство». Мы впервые так широко показываем в Москве петербургских мастеров, от Каминкера до Лотоша. В павильонах, созданных архитектором Юрием Аввакумовым, их скульптуры вступают в диалог с жемчужинами коллекции ЗИЛАРТа — работами Кабакова, Булатова, Файбисовича. Мы говорим здесь о тех метаморфозах, которые происходили с абстракцией — как из плоскости она выходит в предметность, как усиливается ее оптическая составляющая. Современные зрители, как оказалось, любят читать, поэтому я написал подробные сопроводительные тексты. Мы рассчитываем на максимально широкую аудиторию — вокруг большой район, ему необходим культурный центр, и «Коллекция», я уверен, им станет, особенно если учесть, что здесь будет большая культурная программа, в том числе и детская, и инклюзивная. Вот вам и стратегия: создать демократичное, интересное для московской публики место — одновременно не теряя концептуальной позиции, то есть делая все осмысленно.

— Если говорить о ближайших выставочных планах, то все они будут отмечены сотрудничеством с яркими архитекторами — что вполне закономерно, если учесть то пространственное чутье Андрея Молчанова, о котором я говорил выше. Мы начали с Асса и Аввакумова, но и дальше продолжим работать с архитекторами, которые будут по-своему обыгрывать, осмыслять пространство музея — такова не концепция, но тренд, которым будет руководствоваться ЗИЛАРТ.

— Почему нет? Я совершенно не авторитарен. В конце концов, столько сделано и написано — пускай расцветают другие. Надеюсь, мои советы им пригодятся. Тут важно понимать вот что: «Коллекция» — это авторский проект Андрея Молчанова. Он вникает во все детали программирования, ему все это страшно интересно — что меня очень привлекает. Вот, скажем, проект «Приют невинных» Александра Бродского — это была инициатива самого Молчанова, который поддерживает с ним дружеские отношения. Все, что происходит в «ЗИЛАРТе», как и сама коллекция — это авторская, в хорошем смысле вкусовая история.

— Работы того или иного художника присутствуют в ней не потому, что это «нужный» художник, который есть везде, и его «надо брать» — три штуки, а лучше пять. Отнюдь: эта коллекция ориентируется не на статусные рейтинги, а на внутренние интересы конкретного человека, — а еще, конечно, на те возможности, которые существуют на современном рынке. Конкурировать с крупными музейными институциями — дело гиблое: их собрания сложились достаточно давно, а на сегодняшний день в доступе находится не так уж много вещей высочайшего уровня. Слабых, средних или проходных вещей крупных художников на рынке всегда будет в достатке. А вот найти основополагающие вещи ключевых авторов — задача очень непростая. В случае «ЗИЛАРТа» она, по счастью, в принципе не ставится — мы не гонимся за конъюнктурой. А вообще, у частного музея есть то, чего нет у ГБУКов — свобода решений, возможность быстро воплощать сложные проекты. Вообще, сам факт появления в Москве готового многоэтажного музея с архитектурным окружением, коммуникациями, парком — это огромный шаг для города.

— Прогнозировать будущее частного музея в принципе сложно, сегодня — особенно. Но пока что все развивается по достаточно позитивному сценарию — есть и возможности, и энтузиазм. Мне этот проект очень интересен — я делаю много выставок в Русском музее и иных институциях, но здесь совсем другая среда и другой контекст. В моем возрасте важна не консервация накопленного, а движение вперед.