Том Круз еще не решил, будет ли нынешняя, восьмая «Миссия невыполнима» последней. То он говорит, что Харрисон Форд был Индианой Джонсом сорок лет, а Итану Ханту всего-то еще тридцать. То обещает, наоборот, вот-вот назначить себе преемника. А то и вовсе отсылает к подзаголовку — «Финальная расплата»: дескать, слово «финальная» там не просто так, пора и честь знать. Как хорошо, что Итан Хант не заразился от Круза этой его нерешительностью. И как плохо, что заразился чем похуже.

Речь, разумеется, не о «технической», не об аттракционной стороне новой «Миссии». Ну конечно же, с ней все в порядке. Вся фирменная немыслимость франшизы на месте. Да, иной внимательный зритель невольно сравнит сцену в затонувшей подлодке на дне Берингова моря с подводной сценой из пятой «Миссии» — и, если он пришел на фильм за лихостью (то есть за тем, что составляло прелесть франшизы с самого начала), а не за размахом, то может и покривиться. Да, параллельный монтаж рукопашных схваток — всего-то навсего — в самый разгар действия вроде бы несколько снижает привычную здесь планку, пусть и готовит исподволь громокипящий параллельный монтаж финальной кульминации… Но к чему, право, все эти придирки? Воззрите, смертные, на то, как бегает шестидесятилетний Том Круз, и затворите уста, и да будет для вас не монтаж, не спецэффекты, но этот бегущий человек мерой всех вещей, — воистину, да будет.

Хорошо, если этот выспренный профетический слог посреди рецензии на голливудский блокбастер показался вам милой стилистической фигурой. Плохо то, что он взят сюда из самого блокбастера.

С Томом Крузом случилось худшее, что могло произойти со звездой высокобюджетного экшна. Он отнесся к сюжету всерьез.

Нет, конечно, некоторая доля осмысленности и самому зубодробительному боевику не помеха. В конце концов, автором второй «Миссии» был сам император Ву, который в свое время умел (больше не умеет) с помощью всего пары голубей обратить самые кровавые экранные игрища в христианнейшую проповедь о благодати, промысле и свободе воли — и отнюдь не пустую. Да и материал — тот, что в экшнах попроще числится чистым макгаффином — тут выбран безупречно: искусственный интеллект, пытающийся сжить со свету все человечество, порождающий секты «служения цифровому владыке» и даже несколько раз именуемый не иначе как «Анти-Богом». Буквально несколько дней назад, кстати сказать, нечто очень похожее сформулировал в своей речи Лев XIV. Но, кажется, в Голливуде сыскался некто святее.

И блокбастер — с погонями, драками и таймерами-на-бомбах — стал распухать до монументальной эсхатологической притчи.

Оно, конечно, не вчера началось. «Серьезнеть» «Миссия» начала — потихоньку — примерно фильма с пятого, — как раз когда на режиссерский пост, дотоле аккуратно сдававшийся с рук на руки каждый фильм, заступил Кристофер МакКуэрри, пребывающий на нем и поныне. Что само по себе, пожалуй, даже странно. Кому, как не ему, автору одного из лучших за последние десятилетия голливудских сценариев, «Обычных подозреваемых», и знать, что любые компоненты сюжета суть лишь игровой реквизит, трюковая оснастка, — что любое повествование, короче говоря, есть разновидность престидижитации?... С другой стороны, истории ведомо немало примеров великих фокусников, которые однажды сами поверили в сакральную подлинность своей магии. Да и время такое было — тогда многие франшизы, как, впрочем, и остальное кино, утратили всю свою веселость. Чего стоит один «Скайфол», где выяснилось, что у Джеймса Бонда тоже была бабушка.

Внутренняя логика клонила туда же — тут, опять же, ничего нового. Мало какие франшизы, особенно которые с претензиями, избегают искуса уйти в «эзотерический штопор» — соорудить из деталей, набравшихся за годы выпуска, герметичный мир (или, как ныне говорят, «вселенную»), уже полностью оторвавшийся от любых перекличек с реальностью и наделяющий любую мелочь величественной многозначительной бредовостью. Так что когда в «Финальной расплате», которая и впрямь недаром-таки финальная, целые монологи пестрят кодовыми названиями прежних операций, которые, оказывается, все-все-все были между собой связаны, — и Подкова, и Кроличья Лапка, и Крестообразный Ключ, — что ж, у франшиз своя физиология, и в ней предусмотрен свой возраст для деменции. Можно даже счесть такой финальный сверхкульбит — соединить вместе элементы всех былых фильмов, в том числе тех, ранних, где о какой-либо связности или глубокомыслии тогдашним авторам и помыслить было бы смешно, — своеобразным «выпускным экзаменом», виртуозным экзерсисом по сведению общего итога. И опять же: от человека, некогда придумавшего финал «Обычных подозреваемых», вменить себе такую сверхзадачу в обязанность — вполне ожидаемо. Эзотерика виртуозности не помеха. Ну, скажем так, не всегда.

Но именно здесь и таится смертельный капкан многозначительности. С неизгладимой печатью тягостных дум на челе, с эпическим размахом бесхитростных образов, со сладковатым запахом высокобюджетного мессианства. И из этого капкана ни Итану Ханту, ни фильму вырваться уже не удается. По крайней мере, лапку у этого бегущего кролика оттяпали. И вряд ли на счастье.

Взять, к примеру, ту самую подводно-подледную сцену. Целый ворох, не меньше десятка, сцепленных «невыполнимых» обстоятельств, — решение же должно заключаться в том, если вкратце, чтобы когда Итан всплывет со дна и упрется снизу в лед, один из членов его команды оказался точно в этом самом месте ледяной пустыни, взрезал толщу льда и вытащил наружу нашего героя. И вот — обстоятельства, одно за другим, отрабатываются, параллельный тайминг идет к точке пересечения, Итан всплывает и упирается в лед, идет долгий-долгий сверхобщий подводный план — и вдруг он уже снаружи, и его уже пытаются откачать. И да, конечно, никто не воскликнет здесь «как же им это удалось?!» — нет, все нужные параметры для того, чтобы «удалось», заданы. Просто не показано, как они сработали. Понятно, но не показано. Развязка эпизода выпущена.

Дело не в том, что здесь-де «нарушается закон жанра», — ну да, нарушается, но Круз и МакКуэрри, мягко говоря, могут себе позволить такую «фигуру умолчания» («минус-прием», как сказал бы Лотман). При одном условии: если этот гамбит окупается. Здесь же напряжение развязки отменено во имя того самого сверхобщего плана, где Итан Хант сворачивается в позу эмбриона, а камера переворачивается на 180 градусов. Блестящий кадр, отличный образ, вопросов нет. Но, скажем, поза эмбриона в воде как знак возрождения-воскрешения главного героя в финале третьей части «Борна» (тоже, кстати, замкнувшая тогда цикл) жанровой динамике ничуть не помешала. А из переворота подводной камеры, меняющей местами верх и низ, и Вербинский в третьих «Пиратах Карибского моря», и уж тем более Иоаким Триер в «Тельме» извлекли не в пример больше. Пожертвовать развязкой эпизода можно — во имя образа небывалого, рискованного, парадоксального. Тут же — почти банальность, поданная с пафосом и претензией на откровение.

Эта сцена здесь приведена в пример не потому, что она-де «вопиюща», — но потому, что она типична. Эпизод за эпизодом, час за часом — МакКуэрри нагромождает «невозможные препятствия» в рекордных, без преувеличения, количествах, и параллельный тайминг их преодоления организует с привычным — то есть почти всегда завораживающим — мастерством; но всякий — всякий! — раз, как дело доходит до разрешения, развязки, точки схождения, — как одна из линий вдруг на несколько секунд провисает, действие теряет внятность, ритм сбивается или вязнет, и на месте «повествовательной детонации» происходит средней мощности пшик. Как и в подледной сцене, авторы словно бы вдруг устыжаются положенной жанром эффектности, которая может заслонить подлинный, высокий, потаенный смысл происходящего. Там-то хоть образ был предъявлен вместо развязки; в прочих сценах и того нет.

Можно ли счесть это системным авторским приемом, раз уж он такой сквозной? Можно бы. Предельность мастерства, которую фильм за фильм демонстрировала «Миссия», сама по себе могла понудить к изъятию в финальной части «ключевых эффектов»: мол, вся сложность в сборке, обеспечивающей «детонацию», сама же эта детонация — дело дежурное и поверхностное, сколько ж можно. Непохоже на правду, невнятность редко бывает приемом, — но пусть, предположим. Однако дело в том, что и прочие компоненты фильма проседают точно там же и так же. Никогда прежде, говоря грубо и напрямик, Том Круз не играл столь скудно и натужно; бегает-то он на загляденье, но как доходит до крупных планов (а до них доходит поминутно) — на них один лишь тремор рефлексии и общая ошалелость от громадности задачи, — наморщиванье лба над осовелыми глазами, если совсем предметно. Никогда прежде от великой музыкальной темы Лало Шифрина не оставалось так мало, и его дурманящие синкопы тут полностью вытеснены по-вагнериански большим симфоническим оркестром, с мрачными валторнами и неумолчным струнным остинато, — по саундтреку судя, тут не «Миссия», тут Эммерих какой-то творится. И никогда, никогда прежде — не то что в «Миссиях», вообще в блокбастерах, — финальный монолог о том, как устроен мир, в чем смысл бытия и как именно надо возлюбить своего ближнего, не блистал такой монументальной, монолитной пошлостью. За последние десятилетия Голливуд приучил нас к тому, что сорные цветы красноречия на уровне бродячих проповедников из американской глубинки XIX века могут увенчать собой фильм с бюджетом в десятки, а то и сотни миллионов долларов. Но и их впору счесть цветочками Франциска — рядом с тем борщевиком красноречия, что произрос в финале этой финальной «Миссии».

…Финальной ли? Слишком многое в устройстве фильма указывает на то, что да: и размах пафоса, и усталость [от] материала, и броские монтажные дайджесты всех предыдущих частей франшизы, прошивающих эту насквозь. Но возможно, всего-навсего возможно, Итану Ханту все же хорошо бы еще раз «перезагрузиться». Это ведь только с виду кажется, что в этой части взят донельзя актуальный материал — мрачный триумф искусственного интеллекта, предваряемый отрывистыми закадровыми ламентациями: «Мир меняется. Правда исчезает. Война приближается». Но, по меньшей мере, в одном, решающем элементе сюжетной разработки Круз и МакКуэрри прошли по старому, испытанному маршруту, — когда вся развязка зависит от того, возобладает ли полнота доверия Президента главному герою, одиночке-безумцу, над голосами советников, военных и рациональной логики. О, каким славным и теплым был мир, в котором вопрос ставился именно так! о блаженные деньки Джека Бауэра!… Возможно, однажды Итана Ханта придется призвать вновь — чтобы перевернуть этот вопрос на 180 градусов. Право же, в этом будет куда больше толку, чем в верчении льдов Берингова моря. И право же, лучше это будет Итан, чем Илон.